– А ну, стой! – Тощий, размахивая руками, припустил за ней.
В доме внизу – никого, кроме сестры Тощего за столом. Трусливые щенки. Ничего, завтра все вернутся.
Девка бросила раскладывать карты. Просияла, подскочила, побежала навстречу, попутно роясь в кармане передника.
– Вот! – протянула сложенный лист бумаги.
– Что это?
– Царевна письмо написала, просила меня отослать и никому не показывать.
Алекс ударил ее – слегка, больше для страха. Утром ей куда больше досталось – вся синяя да опухшая. Расквашенный нос похож на картошку.
Она схватилась за щеку.
– Я что тебе говорил? Ничего ей не давай. А если она карандаш этот тебе или кому другому в глаз вставит?
– Прости! Не подумала. Я больше не буду!
– Дура. Иди, приведи своего брата. Пусть почитает.
– Да, сейчас.
Алекс сел за стол, закурил, лениво перемешал карты. Зевнул. Поспать бы совсем не мешало. Да и болело все до сих пор после прыжка из гребаной Лизы. А от тряски совсем разломало – жар.
В бутылке еще осталась водка – налил рюмку, выпил.
Не заметил, как задремал.
– Алекс!
Тощий, конечно, явился.
– Вот, почитай.
Он устроился на стуле.
– Тво-оя дочь сто – ит деее…
– Не то, вот это, кретин.
– Ну, да. Написано вообще странно. Я не понимаю.
По-французски, что ли, додумалась написать, маленькая шалашовка?
– О, погоди. Это только половина. Дальше понятно, хотя все равно буквы странные. Вот глянь.
Алекс раздраженно оттолкнул квадратную лапу с бумагой.
– Читай.
– Спа-си-те. Ме-ня дер-жать где-то в ооов-овоо-роо ге.
– В овраге? И как узнала, тварь? Кто язык распустил?
– Они на-на-зыыы-ва-юю…
Может, стоило все-таки слушать Верку, когда та учить пыталась? Еще, что ли, попробовать?
– Себя Бе-безымянн-нны –е. Вот. Они го-во-рят, что все знают до-ро-гу. Спасите – такое слово тут уже было – ради спасите. Душа. Душ.
– Дальше.
– Ваша Со – не пойму – я Се-мен-овна- Сви-ри-до-ва.
Алекс взял у него листок, поплелся наверх. Внучка заводовладельца гостила в бывшей кладовке, куда раньше скидывали неисправные ружья и прочую рухлядь. У нее там был целый матрас и горшок. Развлечений – хоть отбавляй. А вот с ней сегодня совсем не тянет развлекаться. Двое суток без сна. Но придется, раз попросила.
Включил рубильник. В кладовке тоже висела лампочка под потолком – низкорослая толстуха не допрыгнет. Отпер амбарный замок. Надо отобрать остальные ключи – хватит баловать девку. Пусть, если его нет дома, к ней не заходят.
Гостья сидела на матрасе, молитвенно сложив руки. Выглядела далеко не такой хорошенькой, как прежде – чумазая, зареванная. Увидев Алекса, аж вздрогнула.
– Что это?
Она глянула на свою записку, округлив глаза.
– Не твое?
Уцепилась за идею: быстро покачала головой.
Алекс ударил ее – опять заверещала.
Трахать ее сейчас не хотелось.
Он повалил девку на матрас, достал нож.
– Значит, любишь писать письма? – прижал к полу толстую руку, чтобы было удобнее.
«Как стрела» – говорила Верка. «Первая буква азбуки и твое имя». И как только выглядит эта гребаная стрела? Но вспомнилась сама буква: угол и посередине палка.
Он сделал глубокий надрез – потекла кровь. Царевна завизжала и задергалась.
Другой, третий. Готово.
Встал, скомкал письмо, засунул ей в рот, разжав челюсти.
– Жуй и глотай.
Мотала головой. Приставил нож к горлу. Выпучилась снова, принялась работать челюстями. Проглотила.
– Вот хорошая девочка, – Алекс потрепал царевну по пухлой щеке и вышел.
Закрыл замок, выключил свет, заполз в свою нору и бросился на кровать. Наконец-то.
5
Мужская гимназия – как трехъярусный торт. Длинный первый этаж, второй – гораздо короче, и крыша – высокая нашлепка с печными трубами.