Это еще ничего не значило: дети могли и впервые встретиться в пятницу. Детской дружбе не нужны долгие расшаркивания. Конечно, обе гимназии находились далеко друг от друга – но что, если оба, например, забрели в сквер? И сразу же сговорились спрятаться подальше от гнева домашних.
Куда важнее другое – куда они подались?
– У меня дома тоже ничего не припомнили. Но позже я снова поговорю с дочерью: по недомыслию она может думать, что должна хранить секреты сестры.
– Так у вас есть и другая девочка… А Федя у нас единственный, – Лапин отвернулся.
Червинский деликатно не стал уточнять, что у него их три.
– Афанасий Львович, я хотел кое-что уточнить. Может быть, Федя все-таки с кем-то поругался? С одноклассниками? С соседскими детьми? Если у него вдруг имелись причины не спешить домой... Нет ли у него места, где он любит прятаться?
Поджав губы, Лапин покачал головой.
– Что вы! Его на улицу не выгнать. Все время сидит у нас на глазах. Только с матерью и играет. А вы бы зашли к нам к ужину – да сами супругу и расспросили.
– Спасибо. Обязательно зайду, – напрашиваться было неудобно, а поговорить с женой учителя стоило. Ольга часто знала о дочерях такое, о чем ее муж и не догадывался – вряд ли у Лапиных иначе.
– Он очень замкнутый. Ни с кем не водится, не дружит, как я ни пытался, – продолжил Лапин. – Если домой мои ученики заходят – так он сразу прячется. Читать вот любит, а математику не очень. Рисует... В пятницу их учитель не пришел – у него несчастье дома случилось. Ребята, как водится, шалить вздумали. А Федя в углу затаился и тихо сидел, как мышонок. Мы как раз в тот день решили печи в гимназии почистить – скоро уж похолодает. Вот я его в помощь и навязал, чтобы и без дела не сидел, и с людьми. Ну, со взрослыми-то он ладит. Даже повеселел. Забавно ему. А потом я на урок пошел, а сын домой побежал. Я еще в окно его видел. Грязный весь...
– Его не прислуга забирала?
– Когда и она. Но часто и сам бегал – тут ведь недалеко. Николай Петрович, я еще вот о чем подумал. Федя в тот день ушел из гимназии рано, а вы говорили, что дочь оставили после уроков. Ума не приложу, где бы сын мог провести часы до их возможной встречи.
Слишком много неизвестности. Сплошное белое пятно.
Простившись с Лапиным, Червинский какое-то время бродил по улицам, тщетно ломая голову в попытках обнаружить упущенные следы. Но после мысли перескочили с Лизы к сомнениям другого рода. Еще утром бывший сыщик дал себе зарок – но зачем-то украдкой сунул в карман теткину брошь. Теперь она буквально его прожигала.
Ничего страшного не случится, если он совсем немного расслабится. Ему будет легче, а голова все равно потом прояснится. Нужно позволить и ей отдохнуть.
Червинский отправился на базар, прямиком в лавку старьевщика. Не глядя в ухмылявшееся лицо, положил на прилавок брошь. Взял плату и поспешил в квартал над оврагом.
В вечный полумрак – несмотря на день за окном. В лучи безумной фиолетовой лампы.
Устроившись прямо на полу в компании двух незнакомцев, он затянулся длинной трубкой и наконец-то почувствовал себя лучше. Еще через несколько часов ему стало совсем хорошо.
Из гимназии передали форменное коричневое платье и белый фартук, залитые чернилами. Расправив их на кровати, Ольга заплакала. С трудом взяла себя в руки, чтобы не огорчать и без того подавленных дочерей, и велела прислуге немедленно отнести одежду в прачечную. Пусть она будет хотя бы чистой.
***
С веранды ресторана далеко видна река. По ней сновали мелкие суда и ползла одинокая баржа. На первый взгляд, совсем встала – но, если смотреть долго, то все же заметно, как двигалась.
Открытый зал хорош для лета, но сейчас в нем неуютно. То и дело набегал холодный сырой ветер – сносил шляпы с гостей и салфетки со столов. Даже опрокинул недопитый стакан.
– В читальню мог бы приходить каждый, не обязательно бедный. Но Василий Николаевич думает, что было бы неплохо устраивать там дополнительные чтения вслух для сирот и неграмотных. Скажем, каждую среду. Ну, как вам, Александр Дмитриевич?