Бирюлев об этом не знал. Странно, что Ирина не рассказала. Не посчитала важным посвящать в дела семьи?
– Я слышал совсем другое, – тихо буркнул гласный Журавин, вхожий в дом заводовладельца, как приятель сына Свиридова Николая.
– Нет ли новостей о юной госпоже?
– Увы. Господин Свиридов уверен, что мерзавцы потребуют выкуп, но они до сих пор молчат, – ответил Журавин.
– Невинная барышня, цветок... До чего мы дожили! Разве должны дети отвечать за отцов? – грустно заметил Легкий. Даже губы подрагивали, подтверждая глубину скорби.
– Верно, верно, Василий Николаевич. Вот и в Ветхом завете сказано: «сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына. Правда праведного – при нем и остается, а беззаконие беззаконного – при нем», – не совсем к месту процитировал Библию судья.
– Господин Бирюлев, вы ведь приходитесь зятем господину Свиридову? – спросил Одинцов, тщательно вытирая тонкую длинную бородку.
От светского вопроса Бирюлев вздрогнул. Проклятое письмо тестю со вторника лежало в кармане – а он все никак не мог решить, как доставить послание по адресу.
Гонец Безымянных – чумазый мальчишка лет двенадцати – принес его до рассвета. Постучался в окно спальни – а что, если бы редактор делил ее с Ириной, как положено? Или они и об этом знали?..
И как он там оказался? Забрался прямо по стене – ведь трубы проходили по краям, а окно спальни – среднее? Или с крыши спустился?
Не соображая спросонья, редактор неосмотрительно открыл окно – хотя и не знал, кто за ним. Посыльный влез на подоконник, протянул помятую обтрепанную бумажку.
– Передай, – он тут же собрался уйти так же, как и пришел.
– Тебя видели? – запоздало перепугался Бирюлев.
– Нет.
Он решил убедиться сам – высунулся в окно, осмотрелся. Тихо. Никого не видно в свете фонарей – но все равно беспокойно. Нельзя подвергать его такому риску! Но только как объяснить это тем, кто передал послание?
– Именно. Как понимаете, Георгия Сергеевича постигло большое несчастье, – Легкий ответил вместо Бирюлева, отечески поглаживая его по плечу. – Ведь все на его глазах и случилось: прислугу застрелили, племянницу похитили. Такое увидеть – и рассудка можно лишиться.
– О… Как неудобно. Извините, бога ради – кто же знал…
Редактор закрыл лицо руками, пытаясь моментально сообразить: хорошая идея пришла к нему в голову – или же совсем наоборот.
– Простите и вы меня, господа. Сегодня из меня чудовищный собеседник... Вероятно, мне следовало бы прямо сейчас идти либо к тестю, либо прямиком в полицию. Но я никак не могу прийти в себя, – он залез в карман и достал истрепанный лист. – Взгляните сами.
Кому его дать? Первой встретилась рука судьи.
Легкий насторожился, но продолжал жевать.
– Его сегодня с утра принесли в газету. Я разбирал, как обычно, бумаги, и… Как узнать, кто это сделал? Мы ежедневно получаем десятки, сотни писем...
В лукавых голубых глазах – чистых, как ясное небо – мелькнуло одобрение. Легкий покачал головой, прицокнул:
– И вы молчали!
– Не самая приятная тема для обеда, – печально сказал редактор.
Судья с Одинцовым жадно изучали записку.
– Негодяи просят за барышню десять тысяч!
– Что же делать?
– Разумеется, отнести записку в полицию, – сказал, возвращая ее, судья.
– А как же господин Свиридов? – возмутился Журавин. – Не за ним ли решение?
– Серьезно? Вы предлагаете пойти на сделку с наглыми лесными разбойниками? – удивился судья. – Вместо того, чтобы задержать их и наказать, чтобы остальным было неповадно?
– Со стороны все легко, – фыркнул Журавин. – Софья Семеновна – не ваша родственница.
– Представьте только, как это может сказаться на настроениях рабочих. От них уже который год столько хлопот. Боюсь, если господин Свиридов согласится на сделку, ему придется туго.
– Однако первым делом все же стоит поставить в известность именно его, – заметил голова.
– Если вы не возражаете и не посчитаете мою просьбу чересчур нескромной, я мог бы передать записку, – предложил Журавин. – Я как раз собирался заглянуть после обеда в правление. Не подумайте только, что вмешиваюсь не в свое дело. Я давний друг Николая Аркадьевича, крестный его детей…