– Настолько боитесь, что господин Бирюлев отнесет письмо в полицию? – хмыкнул судья.
– Не понимаю вашего намека, сударь, – возмутился Журавин.
– Господа! Разумеется, записку следует передать Георгию Сергеевичу.
– О, нет. Я совсем не против. Тем более, Аркадий Павлович на меня сердит. Он винит меня в том, что я не смог защитить племянницу...
– Как будто кому-то это пришлось бы по силам, – фыркнул голова, очевидно, снова вспомнив о покушении. – Вы должны благодарить бога, что уцелели сами.
– Да... Их было человек десять.
Голова вздрогнул. Бирюлев протянул записку.
– Благодарю за доверие, – заметил Журавин, аккуратно укладывая ее в карман.
– Молодец, правильно и ловко, – сказал Легкий, когда они вернулись в автомобиль.
– Спасибо, – улыбнулся Бирюлев. От души немного отлегло.
Из камней на груди оставался еще и Червинский со своей дочерью – но, к счастью, хотя бы им Легкий пока не интересовался. Значит, можно и забыть.
***
До сих пор не все молодые да новые знали – и за что это Алекса вдруг называли еще и «Безумный». Ну, теперь узнали.
Даже самому не вспомнить все, что тут творилось. Но стало гораздо лучше. Прямо вот аж полегчало. Сколько дерьма, оказывается, они делали за спиной.
Алекс проспал полдня – на стуле, навалившись на стол. Не самая удобная кровать. Теперь всего ломало. Протрезвел, но голова сильно ныла. В последние дни он пил, не прерываясь.
На столе лежали смятые деньги. Много, почти две пачки. Позже надо будет пересчитать.
Он поднялся на ноги, размялся. Закурил, залез на подоконник.
Погода портилась. На дворе, тихо переругиваясь, чинили разбитую повозку. Мелкий Немой наблюдал, засунув в рот палец. Пакостная привычка – как у его гребаного папаши. Цепной пес ловил блох. За домом стреляли – руку набивали.
Все враз зачесались.
Только Колесо все грыз:
– Что ты творишь? Так точно все вместе порешат тебя.
Дерьмово, что с ним сцепились. Еще дерьмовее – что рассказал ему про намеренно испорченные тормоза. По-хорошему, лучше бы совсем никому об этом не знать.
Так, а кто вообще знал? Мастеришка – ну, тут никак не обойтись. Но тот рот открыть побоится… Вьюн, который его привез. Он молчаливый – ни разу пока лишнего не болтал. Медведь и Зуб: тот ему доверял, а зря или нет – время покажет. Еще Сухарь, конечно. Уже из леса притащился – ожил. Колесо и Тощий.
Семеро. Очень много – целая толпа. Всем языки не прижмешь, так что нужно думать быстрее. Тем более, что и остальные, после всего, что тут было, надо полагать, поняли –неладно.
Тощий сегодня должен поболтать с Пшеном Легкого. Невзначай, за рюмашкой. Нет надежды, что сделает по уму – но, может, хоть что-то узнает.
Уже в самом деле любопытно, чем так занят этот кретин, что своими мозгами все время где-то не здесь. Его сестра-шалава как раз должна к ним домой заглянуть. Но, опять же – правду может и не сказать.
О, Медведь прискакал. Только с чем?
– Здорово! – спрыгнул с лошади, лыбясь во всю пасть. Весел чего-то.
Алекс свистнул. Тот махнул рукой, шагая к двери.
– Говорят, у тебя теперь аж целые бусы есть из ушей?
– Это кто же так говорит?
– Да вот. Вьюна встретил – как раз к нам возвращался. Так и сказал – либо вешать на стену, либо разве что на зажарку.
Алекс расхохотался.
– Да какие там, в жопу, бусы… Пара всего. Точно – прибью к двери. Будут знать, как крысятничать.
– Ага... Это точно. Остальным неповадно будет. Ладненько. Вот, я тут тебе принес, – протянул мешок, который до того к поясу был привязан.
Не весь набит, понятно. Только дно заполнено. Не только деньги, но и побрякушки.
– Хорошо настригли, – одобрил Алекс. – Это что, за три дня?