– Моя Маша!
Раскосая китаянка с гипсовой головой и волосами из ниток не возражала.
***
– У Легкого какие-то дела, – Тощий шмыгнул носом. – Занят чем-то. Наверху постоянно бывает.
Соизволил, наконец, напоить Пшено. Только или не про то спрашивал, или тот хорошо молчал.
– Да ты что? А без тебя бы не догадался.
– Ну… Что он мне сказал, то и передаю.
Юлил, суетился. Щенок точно что-то затеял. Все последние дни он не нравился. И с каждым новым – все больше.
– Алекс, так я пойду? – спросил робко. Заискивал.
– Сидеть!
Вытаращился.
– Хорошо…
Руки так и чесались зарядить ему в нос. Но тогда просто станет скулить и отнекиваться.
Пока они вдвоем. Скоро вечер, придут и другие. Отлегло уже, снова стали здесь собираться.
– Куда так рвешься?
– Домой… – Тощий низко наклонил стриженную башку.
– А что там?
– Эх… Давно хочу сказать, да все случая нет. Девка у меня.
Тощая с ней на днях говорила. Рассказала потом, что не похожа на местную. И тряпье на ней необычное, и разговор забубенный. И где только выискал?
– Кто такая?
– Да сам не знаю… Забралась ночью в окно, да так и осталась.
Любопытная лажа. Вот к Алексу шалавы отчего-то отродясь в окна не лазили.
– Странная она… – Тощего вроде как что-то напрягало. – Знаешь, что просит делать?
– И?
– Сходить наверх за булками.
– Да пошел ты, – дикая чушь, ну мог же хоть натрепать что получше.
– Ну, я ж серьезно! Сходи, говорит. Мне нравятся только такие, как там, у одного булочника...
Начали собираться люди. Тощая тоже вернулась – то ли в лавке была, то ли еще где. Принялась суетиться. Ловчее получалось, чем у молодых, которые тут до нее помогали.
И Колесо заглянул. Пару дней не являлся, но все же решил, видно, что это не дело. Только ненадолго его хватило. Как взглянул на стену, так сразу взялся за старое.
– Ох ты ж е… Да зачем?
– Вздернуться пыталась. Теперь думает – надо повторять или нет.
– Сдохнет же, твою мать. Они чахлые. Вообще ничего с нее не получишь.
Надоело.
– Ты с чем вообще пришел, а? – Алекс не собирался за ссору держаться. Но, видно, не выйдет.
– Да ни с чем, – Колесо махнул рукой.
Развернулся, чтобы уйти.
– Ну, гляди. Здесь тебе не кабак – хочу пришел, хочу – ушел.
– Ушел! – уже с порога бросил.
Один из молодых позвал. Вовремя отвлек. Это к лучшему: поспешил бы за ним – жалел потом.
Молодой принялся о чем-то рассказывать. Алекс был так зол, что ни черта не расслышал.
Безухий Стриж на любимом месте Колеса тасовал карты.
– Что, сыграем?
Ага, так бы и ответили: «Нет, что ты!»
– Раздавай, – откликнулся Сухарь.
Алекс глотнул из бутылки. Аж зубы об стекло застучали.
Вот ведь Колесо, вот ведь сука. Чувствительный какой – куда бы деться.
От кого уж, а от старого Колеса не ожидал подляка.
– Что там насчет выкупа? – спросили между делом.
– Сегодня должен зайти, – Алекс указал на царевну. Уши-то у нее не закрыты. А пришла в себя или нет – по ней не ясно.
– А мы пойдем куда-нибудь? Или так и будем ждать? – тосковал Пруток.
Тоже лишился и уха, и доверия. Если так и пойдет, то скоро они, мать их, будут Безухие, а не Безымянные.
– Подождем. Может, неделю, может, и две. Потом посмотрим.
Куда тут идти, когда такое дерьмо за спиной творится?
– Понятно, – громко, со свистом, вздохнул Пруток.
Он совсем проигрался и потратился в бардаке Каина. За пару дней все спустил подчистую.
– Сколько тебе надо?
Опустил глаза.
– Да хоть четвертную бы… В долги ушел.