Холеные руки вряд ли держали в руках… да хоть пилу.
– Да, да! – поддакивали с бочек.
Стало совсем тоскливо, а говорили долго. Макар зевнул, прикрыв рот ладонью. Однако уйти, хлопнув дверью, не отважился. А ну как Танька обидится?
На прощанье его похлопали по плечу. Сказали, что хотят видеть в следующий вторник.
Да ни за что.
– Как тебе? Скажи? – принялась расспрашивать Танька. Глаза горели. – Ведь верно же говорят, да? Что ты думаешь?
Макар думал о том, что не показался Алексу. Такие игры с ним точно приведут к тому, что ушей станет меньше. В лучшем случае.
Вместо ответа пожал плечами.
– Ты же сходишь снова, да? Присоединишься к нашей общей борьбе?
– Не, не хочу, – честно сказал Макар.
Танька не отступала.
– «В борьбе обретешь ты право свое!» – пропела приятным голосом.
Но разговоры о страданиях бедных вскоре дополнили нежности, так что Макар все же сдался. Обещал опять навестить булочника.
Черт знает, зачем он во все это влез?
8
Тетушка любила украшать себя: за день меняла пару-тройку комплектов, даже если никуда не выходила. Когда-то ее шкатулки были полны серег, брошей и браслетов.
Стоя в лавке старьевщика, Червинский в очередной раз вспомнил покойницу добрым словом.
Лавочник поднес кулон к самым глазам, приподняв пенсне – словно не доверял стеклу.
– Хорошая работа, – одобрил, возвращая украшение на прилавок. – Восемьдесят, не больше.
Червинский не представлял, сколько мог стоить теткин кулон – овальный, со светлым камнем. Без сомнения, дороже, чем предложено, но торговаться с ехидным скупщиком унизительно.
Тот, ухмыляясь, ждал. Червинский внимательно взглянул в водянистые глаза, снова скрывшиеся за пенсне.
– Договорились.
Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, о чем думал скупщик. Однако он обманулся. Взяв стопку засаленных десяток – побывавших, должно быть, в сотнях не самых честных рук – бывший сыщик отправился не в курильню, а в магазин готового платья.
Пренебречь советом Бирюлева и показаться на ужине оборванцем – верх неразумности. Да, это неправильно и часто обманчиво, но никуда не деться: встречают по одежке.
Вот и Ольга придерживалась того же мнения. Сама предложила утром:
– Возьми тетин кулон. Тот, самый большой. Она Лизе просила отдать...
Услышав о планах купца Демидова, жена на миг стала прежней. Рассмеялась. Подскочила с кресла, уронив вышивку. Бросилась на шею. Словно солнце заглянуло в темную гостиную – но, увы, оно быстро скрылось.
Скрипя зубами, Червинский отдал четверть сотни за новое осеннее пальто и еще восемнадцать целковых – за костюм. Рубаха и ботинки в сравнении с ними обошлись даром.
Переодевшись прямо в лавке, он велел послать поношенное домой, а сам отправился дальше – к цирюльнику. Поручил свои жесткие, торчащие во все стороны вихры умелым рукам. Пока они стригли и приглаживали, придавая модную форму, бывшего сыщика колола неуютная мысль. А что, если благотворитель, оценив дорогую одежду, решит, что дела не так плохи и помощь тут не нужна?..
Выйдя обратно на улицу, освеженный и ухоженный Червинский взглянул на часы на здании белой аптеки. Свои наручные он давным-давно продал. И это утешило в недавних сомнениях: их отсутствие выдавало явное стеснение в средствах.
До вечера оставалось еще много времени. Чем же его занять?
Червинский снова оттолкнул назойливую мысль. Нет, сегодня точно нельзя в курильню. Но если не туда, то куда? Домой? Тогда Ольга успеет найти предлог и выпросить деньги, что остались с продажи броши. А он планировал оставить их на личные нужды – и оттого чувствовал себя виноватым.
Перебирая немногие доступные маршруты, бывший сыщик остановился на доме Лапина. Конечно, учитель пока на уроках – но можно дождаться. И, кто знает, вдруг и с пользой. А если его супруга все-таки что-то припомнила?
К тому же, разговоры отвлекли бы. Червинский – чего греха таить – сильно тревожился перед ужином. Должна была решиться его судьба – и даже неотступное беспокойство о дочери на этом фоне притихло.
Пошел пешком. Он всегда любил пройтись – прогулка помогала думать. Не лучшая затея, особенно, когда бумажник полон. Две фигуры, наблюдавшие с лавки, последовали за Червинским, едва тот ступил в пустынный проулок. По старой привычке, оставшейся из полиции, он сразу заметил их – и быстро повернул назад, на людную центральную улицу. Ускорился едва не до бега, но успел. Дальше поехал на извозчике.