– О, сама царевна к нам пожаловала! – принялись резвиться те, что все время здесь толкались.
Каждый к Соне заглядывал.
– Видишь ту штуку? – черный указал на рояль в углу. Она кивнула. – Умеешь?
Соня подтвердила.
– Вперед. И спой.
Погрызен мышами, побит, снизу расколот. Открытые клавиши покрылись пылью. Села. Руки едва слушались. Несколько раз ошиблась прежде, чем взяла нужные ноты, и наконец, заиграла первое, что пришло на ум.
– За чарующий взгляд искрометных очей
Не страшусь я ни мук, ни тяжелых цепей...
Цыганский романс, разученный в стенах гимназии – в шутку, тайком – заставил чудовищ прекратить разговоры.
– Пожалей же меня, дорогая,
Освети мою темную жизнь.
Ведь я плачу слезами, стеная,
Но напрасно – ведь счастью не быть.
Собственный голос – осипший, чужой, а прежде его хвалили за глубину – слышался словно издалека... На глаза опять выступили слезы.
Вдруг рука дернулась вслед за веревкой. Черный вскочил, сорвал ее со своей руки и выбежал. Соня замерла.
– Ну, чего замолчала? – спросили из публики.
Продолжила. Но допеть так и не удалось: черный быстро вернулся. Доставая на ходу нож, подошел к Соне.
– Будет, сука, мне приказывать.
Он больно схватил ее за волосы – и отрезал.
Соня закрыла глаза. Слезы катились, но она не всхлипывала.
Теперь Дашка не будет завидовать. А, может, и пожалеет.
– Пой!
Соня снова положила пальцы на клавиши.
***
Алекс смотрел на огонь в камине. Не мигал – оттого по бокам бежали черные тени.
– И что он сказал?
– Что не вернется. И что тебе самому прийти стоило.
– Ишь ты. Это до того, как вы его избу подправили? Или потом?
– Да и то, и то.
– И как же такое дерьмище вышло? Если все так хорошо у вас было.
– Стриж сам начал. Вот Колесо его и уделал. А потом Жернов влез и копыто ему прострелил. Промахнулся.
– А не Колесу помочь решил?
– Нет. Точно промазал. Тот и свалил куда-то по лестнице, но мы туда не полезли.
Остались одни криворукие да тупые калеки.
– А ты что делал?
– Помогал я, – Зуб обхватил голову руками. Не знает, как теперь в лесу показаться. Думает, Медведь не будет доволен.
– А Тощий что?
– В первый раз вообще ничего. Стоял и смотрел, – Зубу такое явно не нравилось. – А сегодня мы его не нашли.
Стал мяться, корчил гримасы.
– Говори уже.
– Не нравится он мне, Алекс, мать его. Есть у него какое-то дело наверху. С рабочими.
Ну, не зря же из-за них так убивался да с шалавой этой в норе засел. Видно, маленькая потаскуха как-то связана с головой. Неужто точно аж на завод нацелился? Любопытно взглянуть, далеко ли щенок зайдет.
Что он, что Колесо решили сдохнуть. А раз так, то, значит, кто-то из них и испортил Лизу.
Но вот живых паршивцев больше пугать не надо. Пусть лучше увидят, что не за пустое расплата.
Царевна закашлялась. Все пела и пела – и вот, похоже, заткнется.
Если так и пойдет, и Свиридов – жадный боров – не заплатит, можно продать ее одноглазому Каину. Не за десятку, конечно. Хорошо, если пятисотку отсыплет. Но тут есть смысл торговаться. Вон какая затейливая. Смазливая. Без длинных косм даже лучше – рожу видать. Бренчит. Поет. Болтает складно. Писать может. Правда, трахать ее скучно совсем – не лучше, чем дохлую рыбу. Но это дело наживное.
Так что Алекс ее больше пугал, когда обещал частями наверх отправить. Калечить царевну не было смысла. Старикана можно и не убедить – а целая девка подороже будет стоить. Кому нужна шлюха без пальцев?
– Хорош, – остановил, когда царевна вновь принялась драть горло.
– Что, играем?