– Какая ставка?
Алекс рывком подтянул поводок с царевной. Усадил к себе на колени.
– А она с нами сыграет?
Научил ее на днях от нечего делать.
– А то. И выпьет. Да?
Кто-то пододвинул полный стакан.
– Пей! – велел Алекс.
Вытаращив глаза, девка схватила его в обе руки. Принялась глотать. Поперхнулась, закашлялась. Алекс погладил ее по ноге, похвалил:
– Молодец!
– А давайте тогда на желание? – предложил Сухарь.
– И какое оно у тебя? Наверх с ней сходить?
Захохотали.
Карты шли нехорошие. Но у царевны еще хуже – проиграет, точно.
Сухарь все смотрел на нее. Нравятся ему бабенки из верхних кварталов.
– Ну, что глядишь? Покупай, – подмигнул Алекс.
– У меня нет столько. А то б купил, – веселился тот. – А ведь не похожа же.
– Не похожа, – на высохшую жердь – жену Приглядчика – царевна не походила.
– На кого? – она разомлела и принялась языком трепать.
– Ни на кого. Одна ты такая, красавица, – нежно уверил Сухарь.
– Что-то Тощих не видно, – заметил Стриж. Очередной калека в повязках.
По дому терся только ребенок. Сбежали – а Немого оставили. Хотя сейчас и он где-то в угол забился. Уснул, наверное.
Царевна проиграла, и желание досталось Сухарю, как он и хотел. Не придумал ничего лучше, кроме как поцеловать эту шалаву. Пьяная, она куда свободнее себя вела. Надо будет учесть. Каждый день теперь станет квасить.
Вскоре ее затошнило – так Сухарь и проводил на двор. Долго не было – успел, судя по времени и виду, все, что собирался.
Разговоры опять перешли к прошлому. Снова принялись про старую историю спрашивать, хотя Колесо наверняка рассказывал. Упросили.
– Было мне тогда лет десять-одиннадцать. Я года три как сбежал из приюта, и жил здесь, внизу. Вместе с Колесом и еще парой других, их уже нет. Медведь позже прибился. Ну, мы наверху когда торговцев щипали, когда что. По мелочам. И вот торговка одна меня запомнила.
– Тебя забудешь, – заметил Стриж.
Алекс пожал плечами.
– На другой раз она – вот серьезно – меня увидела и сама предложила жратву. В сторонку отозвала – и на, мол. Даже денег дала. Не отказался, понятно. На третий раз мимо прошел – опять тоже самое. Потом нарочно стал ходить – и так пару недель. Ну, может, и поменьше. А потом она меня в гости позвала. «Приходи, сынок». Ну, пришел. Накормила. Одна жила, а всякого добра – полный дом. Вижу я это – ну и давай уже сам проситься. Говорю, негде мне ночевать, мать. На улице живу. А, у меня еще крест был на шее – вот я в него и вцепился, чтобы слезу выжать. Не выгоняй, мол, Христа ради. Ага.
– Это тот, что ты проиграл? – расхохотался Емеля, один из старых.
– Ну, у меня же не бусы из них? Тот и был. Лет пять назад ушел. Так вот. Прошусь я – а она прямо и рада. Ладно, говорит. Оставайся, сынок. Ну, я и остался. Уснула она. Вот я и перерезал ей глотку. Собрал все и ушел.
– Но зачем ты ее убил? – царевна аж брови сдвинула – силилась понять. – Ведь мог же просто ограбить.
– Ну да. Но соображал я мало. Да и интересно же. Перед другими хотел похвалиться.
– И за это тебя стали звать Безумный Алекс? – Сухарь слушал во все оттопыренные уши. Как прежде Тощий.
– Нет. Это потом было. И не сразу. Сначала Алекс, а потом уже Безумный.
– Расскажи?
– Хватит на сегодня.
– А хотите, господа, я вам почитаю? – вдруг предложила пьяная царевна.
– И что же? Сказки? Так я их каждый день тут слушаю. Да, Стриж?
– А, пусть бы почитала, – одобрил Емеля. – Всяко веселее.
– Принеси, я где-то наверху бросил.
Скоро книжонка вернулась – царевна стала читать:
– Жила-была на свете маленькая хорошенькая девочка. Все любили ее, кто только знал, а больше всех ее любила старая бабушка...
– Но не настолько, чтобы заплатить.
– Вот, возьми кусок пирога и бутылку вина…
– Дело говорила. Знала, старая, толк.
Читала складно, с выражением. Как Маруська – та проклятая сука, с которой Алекс прежде три года прожил.