Свиридов не обратил на него внимания.
– Что они хотят на сей раз?
– Повысить жалование и сократить смены.
– Все, как всегда, – вздохнул Свиридов, поглаживая указательным пальцем сверток.
– Увы, нет-с. Не совсем.
– Что такое?
– Настроены плохо, Аркадий Павлович. Грубости говорят. Смеются. Несколько раз контролеры – и сам я лично – слышали выкрики наподобие: «Иначе все сами возьмем».
– Плохо дело, – заметил Николай.
– Ну, а это уже преступление... Вот что мы сделаем, Александр Семеныч. Для начала – бегом в полицию. И двойное жалование всей нашей охране, как премию. Сегодня же!
– Понял вас.
– Второе – немедленно вызови всю охрану из резерва и начинай искать усиление. Вдвое увеличь.
– Постараюсь.
– Когда их разгонят, увольняем всех, кто даже близко стоял. Всех с волчьим билетом! Даже если придется весь завод к чертям разогнать, – разозлившись, Свиридов покрылся пятнами, точь-в-точь, как Ирина, и говорил все громче. – И пусть знают, что это последний раз, когда я добр! На этом все!
Он со всей силы ударил тяжелым, совсем не старческим кулаком, по столу. Бирюлев подумал – расколет крышку. Но нет: лишь стакан с его недопитым чаем опрокинулся.
Залив Сонины волосы, упал на пол – и раскололся.
***
Следить надо было за языком. На что рассчитывал после таких слов, кретин?
Алекс все сам слышал.
Сказал своим, что в лес уехал. И уехал. Но вернулся по тихой и прокрался в овраг.
Темно уже. Ночь, мать ее – тут самого черта без фонарей не разглядишь, не то, что Алекса. Вот его никто и не видел, когда он прижался к стене рядом с приоткрытым, чтобы дым выходил, окном чудной избы.
Колесо как раз паскудную речь толкал паршивцам. Один голос, два, три. Четыре.
Сукины дети. Если так уж приперло уйти – могли просто сказать и уйти. Все бы решилось миром.
– Спятил он. Точно – спятил, – говорил Колесо. – Давно все берега попутал. Где видано, чтобы с выкупными так обращались? Мы что, звери?
Гребаный праведник.
– Вообще негоже за мокруху браться, если надобности нет. Не нами чужая жизнь дана.
Щенки согласно подвывали.
Потом за стол уселись – голоса стали тише. Самое время.
– По-хорошему, таким не место даже в овраге, – продолжал Колесо. – Бешеная собака...
Алекс осторожно открыл окно. За ним, с правого боку – стенка. Если рыжей бабы тут нет, его не заметят.
Он забрался внутрь, достал длинноносый маузер. Новый, но уже опробован.
– А где мне место, Колесо?
Стулья скрипнули. Но Алекс успел первым. Выстрелил в одного из своих щенков – в руку. Чуть выше ладони – удачно попал. Нехорошее место – больно. Он и взвыл.
Ничего, с Алексом и похуже вещи случались. Когда долбанный Колесо накануне каркал.
– Что ты творишь? – заорал тот. Вытаращил мелкие глаза.
– Кто хочет сдохнуть, крысы?
Двое тут же сорвались – на двор побежали. Третий, понятно, по полу катался. Колесо замер. А четвертый в карман полез.
Как раз девчонка Колеса выскочила. Вовремя. Алекс ее и схватил.
– Оставь ее, Алексей! Мы же братья – вспомни!
Его рожа перекосилась. Девчонка визжала.
– Братья?
Алекс выстрелил четвертому прямо в лоб. Идиотом был: оружие вытащил – но в дело так и не пустил.
– Повздорили – и ладно. Всякое бывает, а? Я не прав, – заюлил Колесо. – Пусти Машу – и все обсудим.
– Да что ты? Только сейчас так решил? Когда твоя девчонка тут?
– Ты же не станешь убивать ребенка, а? Ну, извини. Алексей, ну что же такое... Ты не так понял...
Не было смысла слушать. Колесо сдох.
Алекс отпустил девчонку.
Двое шакалов ждали на улице. Хватило ума в бега не пуститься.
– Ну, что?
Молчали, бошки повесив. Размахнувшись, Алекс заехал рукояткой ближайшему в ухо. Тот повалился.
– Сильно не довольны, суки?