Значит, не так все дерьмово, как представлялось.
Поговорили о том, о сем. Глянув вдаль, Легкий заметил точку. Та двигалась.
– А к вам гости.
Кто-то свистнул. Разбежались так же, как и появились – просто исчезли. Легкий даже позавидовал. Хотя чему? Свои тоже расторопностью отличались. Эх, надо бы их занять, а то точно все смоются. Или хватку совсем растеряют.
Легкий развернулся – поехал в овраг. По пути, у съезда, купил конфет. Лавочник – прикормленный, Безымянные его не тревожили – тоже новый вид одобрил:
– Сразу видно – голова!
Довольно посмеиваясь, Легкий отправился домой. Из коридора крикнул наверх:
– Вера, иди сюда!
Это на случай, если она в комнатах. Могла быть и в кабинете – часто там сидела со своим Шваброй.
И точно – его ждали. Но не она – Приглядчик, на котором лица не было.
С ним доброе настроение, поди, надолго не сохранится. Или дурные вести притащил – или снова в какое дерьмо влез и Легкого втянуть решил.
– Что скажешь? – добродушно спросил Легкий, усаживаясь за стол и доставая бутылку. – Как я тебе?
Бирюлев посмотрел, не видя. Сдвинул брови.
– А еще Приглядчик, – упрекнул Легкий.
Прибежала Вера.
– Ого, какой ты теперь солидный, – сразу заметила.
– Выпьешь с нами?
– Я к портнихе. Ну, разок.
Выпили.
– Скоро уже начнем. Сиротин вот только, мать его, как бы кровь свернуть не надумал, – принялся рассказывать Легкий.
Приглядчику следовало бы понять, что его не настроены выслушивать.
– Да... А на заводе опять забастовка, – рассеянно заметил тот.
На завод плевать, но Легкий вежливо поддержал:
– Эк как. Неужто и впрямь там работать невмоготу? Уж который раз за год.
– Четвертый... А я за советом к тебе пришел. Не знаю, что мне делать.
Приглядчик закрыл смазливое лицо руками.
Тут уже сложно не замечать его горести.
– Что опять? – грубо спросил Легкий.
– Свиридов отказывается платить. Из-за забастовки. На заводе массовые увольнения.
– И?
– Как сказать Алексу?
Безымянные много времени потратили на девку. Но момент, и правда, не подходящий. Тут уж надо постараться, чтобы за нее что-то выжать. А чем больше дней проходит – тем слабее родственные чувства.
Только уж Алекс-то что-нибудь, да придумает. Но, конечно, потом – не тогда, когда весть услышит. Гонцу, что ее принесет, прямо сказать, не позавидуешь. Уж если он Колесо, давнего своего приятеля, чуть ли не живьем сжег – да еще и вместе с домашними…
– Ничего не сообщай. Говори – все еще думает, как и раньше. А там, глядишь, Алекс и без тебя разберется, как свое получить.
– А если узнает? Да еще и о том, что я промолчал? Ты же его ко мне в дом приводил…
– Не ной. Вряд ли. Как? Наверху он знакомства не водит.
А если Приглядчик снова решит вести себя неправильно – Легкий и сам расскажет.
***
– Слыхано ли? Почти сотню человек, собака, на улицу выбросил, – жаловался рабочий базарной торговке.
– Эх, милай, – вздыхала та.
– Так ведь и было-то! Тех, кто в бараках жил, повыкидывали с вещами на землю. Всех обошли!
– И что ж им, горемычным, теперича? Куда ж податься, рази как на паперть? Иии, сидели бы молча. Эк же угораздило, – покачивая головой с несколькими подбородками, вторила сбоку товарка.
У нее Макар покупал лук. Не потому, что собирался съесть – просто разговор хороший шел именно у зеленщицы. А вот у торговца папиросами обсуждали ставки на конный заезд.
Да уж, свои прежние проблемы с увольнением оказались сущей мелочью. Из барака, где Макар тогда жил с семьей, их не поперли.
Послушав еще немного, он пошел в подвал цирюльника. Сегодня там принимали весь день.
Булочник с волосатым просили Макара сплетни собрать, а Танька – очередное письмо отнести. На сей раз вскрывать не стал. Лень читать зашифрованную ахинею.