– Часа в два – три дня, в лесу, на южной дороге – как раз между городом и твоим лагерем.
– Мы как раз успеем.
Когда гонец закрыл за собой дверь, Колесо заметил:
– Сейчас Свиридов – а дальше кто? Губернатор? Или таки два столба с перекладиной?
– Опять всякое дерьмо приманиваешь? – Алекс поморщился.
Колесо принялся колупать сукно. Рукав закатан до локтя, и хорошо видно, как девка – почти русалка, только с ногами – оседлала пьяного моряка.
Он не всегда был таким правильным.
– Ну так что, Колесо? За царевну?
– Эх… Ну, давай.
Чокнулись бутылками, выпили.
2
«В городе проживает, по одним сведениям, до 50 000 жителей, по другим – до 60 000. По результатам переписи количество значительно меньше – 42 000 человек…»
– Как ты можешь спокойно читать? У тебя вообще нет чувств?!
Бывший сыщик Николай Червинский взглянул на напольные часы с маятником. Из угла гостиной они показывали четверть третьего.
– Нужно дождаться утра. Сегодня уже ничего не получится сделать, – прозвучало чересчур спокойно и тускло.
Можно было решить, что он – хладнокровное чудовище. Если бы Ольга уже давно так не считала.
– Давай возьмем фонарь и обойдем все еще раз! – она быстро ходила из конца в конец комнаты. Почти металась.
– Мы только недавно вернулись…
– Но мы должны сделать хоть что-то! Как ты не понимаешь? Должны! – Ольга упала в соседнее кресло. В глазах стояли слезы, но она старалась не давать им пролиться. – Поверить не могу, что ты настолько равнодушен.
Жена ошибалась. С тех пор, как Червинский узнал, что дочь не вернулась домой, его тоже все сильнее глодало волнение. Только оно – никудышный помощник.
Днем прислуга привела одну Катю. Та злорадно сообщила, что сестра подралась и теперь наказана. Ольга отправила горничную обратно, и та до самого вечера послушно ждала у порога гимназии. Но потом все же не выдержала – заглянула внутрь спроситься. Сказали, что Лиза давно ушла.
Только дома дочь так и не появилась.
Червинский приподнял с подлокотника и поцеловал сухую Ольгину руку.
– Коля, что с ней случилось? Она никогда так не поступала. Всегда предупреждала заранее, если собиралась к кому-то зайти. Я же лично знакома со всеми девочками, с кем она дружит, и с их матерями…
Но Лиза у них не гостила. Червинские обошли не только подруг, но и простых одноклассниц, не считаясь с ночным часом и приличиями. Дочери нигде не было, и никто ничего не знал.
Что ответить жене? Что все будет в порядке? Но бывший сыщик сам в это не верил.
– Завтра мы все выясним, Оля... Девочки спят? – попытался ее отвлечь.
– Да. Я только от них.
– Приляг и ты, отдохни немного.
– Я не могу!
– Постарайся. Тебе нужны силы.
– Налей мне коньяку.
Необычная просьба для поборницы трезвости.
Червинский взял с кофейного стола бутылку, наполнил стакан на треть. Ольга выпила залпом, закашлялась, но потом попросила еще. Руки ее дрожали.
Три повтора сделали свое дело – она свернулась в кресле и задремала. Накрыв жену покрывалом, Червинский налил и себе.
Вернулся к газете. Лучше заполнить голову малозначимой чепухой. Уснуть сегодня он бы точно не смог – и коньяк тут, увы, бессилен.
Но та безликая заметка под заголовком «По другую сторону», что начиналась, как сводка статистики, обманула – нанесла удар исподтишка.
«То, что представляет собой этот город, становится ясно еще на пути к нему. Ежедневно на главной дороге совершаются грабежи и убийства. А если вам и посчастливится добраться живыми, то едва сойдете с повозки, как будете ограблены при свете дня прямо на глазах у полиции. И не пытайтесь сопротивляться – иначе пополните ряды безымянных тел, что постоянно свозятся на окраину. И все это – в самом центре города…»
Некий «Путешественник», поделившись впечатлениями с газетой, ничуть не преувеличил. Более того, он о многом, к его счастью, и не догадывался.
Город с каждым месяцем все больше показывал свое истинное лицо – то, которое Червинский прежде не замечал.
Преступления не просто стали обыденностью – они поражали жестокостью. И происходили они не где-то в недрах оврага, а прямо тут, рядом. Наверху, в приличных кварталах.
На глазах.
Однажды Ольга вернулась из лавки сама не своя. Расплакалась:
– Дмитрия Михайловича зарезали. Говорят, беспризорники. Портсигар его потребовали – помнишь, тот, позолоченный? Памятный подарок – вот и не захотел отдавать…