– Да, поеду-ка я наверх.
– Поспеши. А я вечером подойду. Надеюсь, не один, да и принесу кое-что.
***
Визит Червинского в газету заинтересовал всех. Бирюлев был уверен: прокрадись он на цыпочках к двери и резко открой – застал бы несколько приложенных к ней ушей.
Редактор не звал бывшего сыщика. Никогда не предлагал сюда явиться. И без подобных связей забот хватало с лихвой. А сейчас опять поползут ненужные разговоры.
– Давайте пройдемся до кофейни, Червинский, – Бирюлев едва сдерживал раздражение.
Тот кивнул, не слушая, и продолжил свое:
– Если же предположить, что все дети убиты, то речь идет о чем-то худшем, чем невидимые… И убийца явно занимает положение в обществе, вот что я вам скажу.
Бирюлев встал, положил руку собеседнику на плечо – только чтобы быть, наконец, замеченным.
Точно болен, близок к безумию. Ему бы не помешала помощь.
Червинский вздрогнул.
– Так как насчет прогулки?
Они вышли. Газетчики едва успели разбежаться от двери, как Бирюлев и полагал. Словно вспугнутые тараканы.
Ледяной ветер не позволил раскрыть зонт. Порывы вынудили Червинского замолчать, и потому путь до кофейни – несколько кварталов – намеренно проделали пешком.
– Чего изволите? – спросил холеный официант в крестьянской рубахе.
Червинский от всего отказался. Голодный Бирюлев едва убедил его взять пирог и настойку. Есть в одиночестве – когда на тебя внимательно смотрят – не самое приятное занятие.
К тому же, жуя пирог, Червинский не сможет нести ахинею.
– Похоже, мои слова произвели на вас впечатление не больше, чем на полицейских, – вполне здраво резюмировал визави.
Бирюлев задумался, подбирая наименее резкие выражения.
– Вы, Николай Петрович, обвиняете в убийстве одиннадцати детей не последних, насколько я смог понять, людей в городе… Но у вас нет никаких оснований. Ведь вы даже не можете быть уверены в том, что пропавших нет в живых.
Червинский рассмеялся.
– Подумать только: а ведь год назад я вам говорил то же самое. Но, как мы оба знаем, я оказался не прав.
Прав, но знать ему не стоило.
– Я так и не могу понять, что именно вы хотите.
Червинский кивнул.
– Расскажите немного об этих людях. Вы ведь знакомы с каждым. Взгляните, – он достал из кармана пальто, с которым предпочел дикарски не расставаться в гардеробе, сложенный вчетверо лист.
Бирюлев развернул бумагу и с удивлением обнаружил собственную фамилию.
– Постойте – вы подозреваете меня?
– Нет, что вы. Я составлял список ради объективности, и старался не упускать…
– Голова? А что, если именно это и стало причиной покушений? – пошутил Бирюлев, но неудачно: Червинский задумался.
– Верно, я знаю всех господ из списка. И что бы вы желали спросить? – прервал явно нестоящие размышления редактор.
Жаль, что Легкий велел помогать его новому… козлу отпущения?
– Есть ли у них свои дети? Какой образ жизни ведут? Часто ли бывают в обществе…
Вопросы, столь разрозненные между собой, удивляли. Хотя и понятен примерный ход мыслей.
– Дополните ваш перечень, Червинский: черные автомобили есть еще у нашего генерала Егорова и вдовы Дормидонтовой, попечительницы лечебниц…
Червинский потянулся за листком, однако Бирюлев достал собственный карандаш и аккуратно дописал имена.
– Впрочем, возможно, мы вспомним и других. В городе много новых машин – но, между тем, многие говорят, что мы прозябаем. И даже пишут письма в газету. Но, как видите, все не так. Мы процветаем.