- Повелитель, вы бесконечно правы! Но вы только послушайте…
- Довольно, Алланиэль, - прервал эльфийку Повелитель, касаясь кончиками пальцев висков и прикрывая глаза. Сделав несколько массирующих движений, он продолжил, взглянув в глаза дочери: - Матиил станет твоим спутником, здесь нечего обсуждать. Сколько бы сплетен ты не собирала, пытаясь очернить принца, но нам необходимо породниться с диким народом. И я ни при каких обстоятельствах не изменю своего решения. Ты – моя дочь. И ты должна помогать мне поддерживать мир. Ведь когда-то это станет твоей задачей, - закончил эльф ласковым тоном. Но принцесса не слышала этого.
- Вы верно говорите, мой Повелитель, - едва сдерживая шипение, прошептала Алланиэль. Оглядевшись и убедившись, что гвардейцы находятся на достаточном расстоянии, а эльфы и эльфийки великих домов заняты другим делом, она осмелела: - Я стану Повелительницей мира после вас. И принц оборванцев не может стать моим спутником потому, что не ровня мне. Его никогда не примет народ.
- Его уважает ЕГО народ, а нашему придется привыкнуть - не согласился Повелитель.
Он очень устал и это отразилось на его осунувшемся лице, обрамленном серебристыми волосами до пояса, на которых покоился венок с золотыми дубовыми листьями. Стряхнув невидимые пылинки с длинной белоснежной туники, в которую был облачен, эльф слабо улыбнулся дочери.
– Алланиэль, дорогая, я хочу тебе только самого лучшего. Поэтому не сомневайся в моих решениях. Иначе как мне править, если даже дочь не согласна со мной?
Эльф вложил в свой взгляд, направленный на дочь, всю свою суровость и решительность, на которую был способен в этот момент. Он прекрасно понимал, что даже с собственной дочерью опасно проявлять истинные чувства. Повелитель любил свою дочь настолько, насколько мог. Но при этом не чувствовал теплого чувства в ответ. А потому, глядя в глаза-льдинки эльфийки напротив, мог лишь тяжело вздохнуть и, кивнув в знак прощания, двинуться в сторону замка. Разговор утомил Повелителя и продолжение споров могло вывести на темы, которые не нужно было поднимать. Тайны, что не должна была узнать даже родная дочь, тяготили. Ссутулившись, эльф медленно покинул сад, оставив дочь одну.
Алланиэль недовольно сощурила серо-голубые глаза и на мгновение ее лицо перекосилось. С такой ненавистью она посмотрела вслед своему отцу, которого никогда не любила и мечтала лишь о том, чтобы правление его оборвалось быстрее. Но как сверкали турмалины в башнях, так и правление Повелителя казалось незыблемым.
- Что ж, мы еще посмотрим. Мы еще посмотрим… - выдохнула девушка.
Закрыв глаза, она постаралась успокоиться. В голову вдруг пришла забавная мысль: «Должно быть, пока я тут страдаю, повелитель оборванцев и воров, невоспитанный принц Матиил, которому не знаком этикет и правила, сейчас восхваляется перед своими «подданными». А как же, он скоро сможет повелевать эльфийской принцессой!».
Перед глазами принцессы промчались картины, одна мрачнее другой, где весь двор, даже прислуга, тихо посмеивались за спиной прекрасной Алланиэль. Показывали на нее пальцем, гримасничали. Всем своим видом выражали отношение к спутнице правителя диких земель.
В злобе закусив нижнюю губу, эльфийка сжала кулаки и пообещала себе: «Никогда! Никогда этому не бывать! Чтоб тебя мрак разорвал, Матиил!».
А в небольшом поселении на северо-востоке, укрытом густыми кронами могучих деревьев, раскинувшихся непроходимыми территориями от шумных рек Валии и Урги до подножия скалистых гор Вехрании, пики которых были вечно скрыты облаками, проходило собрание.
В темных плотных одеждах, покрытых грязью и чем-то, напоминающим кровь, скопились люди возле полыхающего костра. Дым от него уходил меж крон далеко вверх, к предзакатному небу, на котором уже появлялись первые звезды.
- Сколько можно!
- Так не должно продолжаться! Хватит это терпеть!
Женщины, почти все темноволосые и худощавые, недовольно хмурясь, выкрикивали грозные слова, прижимая к себе маленьких детей, чумазых, в рванных одеждах. Девушки помоложе с легким испугом стояли в стороне. По другую сторону костра находились мужчины, тихо переговариваясь и поглядывая, щуря глаза от пламенных искр, на деревянный дом, высившийся над землей, вросший в ствол дерева.