Эта мысль буквально оглушила беспечного путешественника, вызывая неконтролируемый приступ паники. Все благие намерения сыночка узнать правду о своём родном отце мгновенно испарились, и, не дожидаясь дальнейших действий бессмертного, Мартин поспешно ретировался в свою спальню. В ту ночь бедолага так и не сомкнул глаз, метался по комнате, как хорёк по клетке, в попытке примириться с тем очевидным фактом, что его родной отец жив. Этот мужчина у костра просто по определению не мог быть никем иным, кроме как владельцем медальона бессмертного, который мама Мартина хранила в память о погибшем муже и отце своего ребёнка.
Но каким же образом медальон оказался у Киры, ведь бессмертные, по словам Джарета, никогда не расставались с этим своим знаком отличия? Мог ли отец перед казнью оставить свой медальон жене, а потом каким-то чудом выжить? Да, такой вариант развития событий представлялся возможным. Сделать прощальный подарок любимой женщине, которую бессмертный не надеялся больше увидеть — это было даже естественно. Но тогда встаёт другой вопрос: почему отец не попытался позже её разыскать? Конечно, появляться в Ордене, где тебя ждёт смерть, наверное, было бы не самым разумным поступком, но ведь из-за установок подчинения бессмертный просто физически не мог поступить иначе. Эти установки достали бы отступника где угодно, даже в другой реальности и заставили бы сдаться Ордену…, разве что он нашёл место, где эти установки не работали.
От возбуждения у Мартина вспотели ладони, потому что он наконец понял, куда перенёс его медальон отца. Это была та самая реальность, куда постоянно отправлялся Джарет, чтобы отлавливать и убивать «диких» бессмертных, та реальность, где Орден распался, отпустив на свободу своих самых могучих бойцов. Мартин представил своего наставника в качестве загонщика на человеческую дичь, и ему сделалось противно до тошноты. Весь романтический флёр, которым он наградил Джарета, улетучился как дым в открытую форточку. Мартину даже подумать было невыносимо о том, что этот мерзавец охотится на его отца, как на дикого зверя, а в промежутках между рейдами увивается за его мамой.
— А ведь мама даже не подозревает, что отец жив, — пришло в голову пышущему праведным гневом обличителю. — Она столько лет оплакивает любимого человека, казнённого только за то, что посмел её полюбить, а этот человек, оказывается, выжил, но вынужден скрываться от убийц в иной реальности, жить в лесу и страдать от невозможности вернуться к жене и сыну. Разве стала бы она благосклонно принимать ухаживания этого отмороженного на всю голову охотника за бессмертными, если б знала правду?
Мартин так распалился, что едва ни бросился к маме прямо посреди ночи, чтобы обо всём ей рассказать. Хорошо, что у него хватило ума всё-таки отложить свой визит до утра, а в свете дня вся эта картина предстала перед ним в несколько ином свете. Но случилось это вовсе не потому, что утро оказалось мудренее вечера, как пророчит старая добрая поговорка, просто на полпути в мамины покои его перехватил Джарет и уволок брыкающегося пацана на балкон.
— Далеко собрался, малец? — снисходительно бросил наставник, легко блокируя попытки своего пленника освободиться.
— Отпусти меня, бугай, — завопил Мартин, тщетно пытаясь лягнуть телохранителя в какое-нибудь уязвимое место. В тот момент он находился в столь сильном душевном раздрае, что напрочь забыл о своих навыках будущего Творца, которые теоретически могли бы позволить ему разделаться с кем угодно просто силой мысли.
— Заткнись, — в голосе Джарета не было злости, зато там было кое-что другое, от чего Мартин мгновенно забыл о сопротивлении и затих. — Так-то лучше, — похвалил его агрессор, — я тебя выпущу, если обещаешь спокойно выслушать.
— А если откажусь? — голос Мартина прозвучал жалко и неубедительно, и ему сделалось стыдно за собственное малодушие.
— Тогда выслушаешь против воли, — рассудительно заключил телохранитель.
Мартин хотел было ещё поартачиться из принципа и для поддержания собственного авторитета, но внезапно ощутил, что у него, откуда ни возьмись, появилось прямо-таки непреодолимое желание выслушать своего навязчивого собеседника. Это было довольно странно, ведь всего секунду назад его единственным желанием было вцепиться Джарету в его лощёную физиономию, но уж никак не вести в ним светскую беседу. Мартин уже почти восемь лет был учеником Творца, а потому научился внимательно относиться ко всяческим странностям, вроде резкой смены настроения.