– Мне кисло от вашего вида, которому нужен курорт. Но нашему агенту Рачковскому еще рано ездить по курортам.
– Вы правы. Я потрясен, если не сказать раздавлен, могуществом империи Ротшильдов. Смею предположить, что ее влияние на планете простирается дальше и глубже империи Романовых..
Он снизошел до одобрительной усмешки, оставив мой лакейский книксен без ответа.
– Держите в уме Евно Филипповича Азефа: он у нас давно работает по Столыпину. На этой шпионской сволочи негде ставить пробу, но он нужный нам человек. Агент царской охранки стал потрошителем царских сановников. По такому канату надо умудриться ходить. Кстати, он здесь, в Париже.
– Я знаю, ваша светлость. Именно его я хотел использовать.
Поклонившись, я направился к двери, но был задержан.
– Не туда! Возьмите левее, в ту дверь. И можете за ней послушать, это будет сладко и полезно.
Я развернулся, закрыл за собой указанную дверь. Вскоре раздался звонок. Ротшильд сказал секретарю:
– Запускай.
Кто-то вошел. Я услышал положительно знакомый, более того – завязший в ушах голос. Это был голос Витте! Имперский министр финансов в Париже у Ротшильда?! Знает ли об этом визите кита Плеве, спустивший целую комиссионную свору на мелкую барабульку Рачковского?
Витте озвучился медвяной учтивостью:
– Благодарен вам за приглашение, господин Ротшильд. Поверьте, еще ни на один визит я не спешил с таким душевным волнением.
– Сергей Юльевич, мы свои люди. Финансисты и политики всегда понимали друг друга и всегда сосали наш гешефт рядом, как Рэм и Ромул сиськи одной волчицы. Надеюсь, ваше прибытие в Париж имеет приличную причину?
– Цель поездки – инспекция финансового состояния парижского посольства России.
– А почему бы и нет? Приступим. Опускайтесь на мягкое. Не туда!
Он выкрикнул это фальцетом, вероятно напугав Витте, который сдавленно хекнул.
– Вам удобнее на софе будет, – вальяжно уточнил Ротшильд. – Сядьте немного левее.
– Куда? – бестолково озадачился совершенно сбитый с толку Витте.
– Еще левее. Ну что? Как вам?
– Простите, я не совсем…
– Что чувствует ваш зад?
Я чуть приоткрыл дверь. Витте сугубо ошарашен и, потерял дар речи. Весьма и весьма экстравагантны фортеля финансового зубробизона.
– Простите, я не совсем понимаю…
– А что тут понимать? Вам подходит температура под жопой?
Витте хихикнул. Поерзал. Вид – глупейший: жаба, кою спрыснули духами. Наконец, отозвался:
– Абсолютный комфорт.
– А что я говорил своим людям? Для зада Витте нужно теплое место. Например, место премьер-министра.
Мы с Витте, кажется, оба впали в шок: что за этими словами, блеф? Либо поистине безграничные возможности денежного осьминога в империи?
– Вашими бы устами да мед пить,- сказал Витте.
– Еще попьете своими. Начнем с политики. Европа немного времени назад помещалась в одной фразе Александра III. Он ловил рыбку, когда к нему стали приставать: подпишите срочную депешу для Европы. Что, ви думаете, – сказал русский император? Он сказал такое, что у нас, сильных евреев мира, долго болел живот. Он сказал: Европа подождет, пока император России ловит рыбу. А? Как вам это нравится, Витте?
– Омерзительно, господин Ротшильд. Азиатское хамство в помеси с манией величия – это наследственная паранойя Романовых.
– Нам это тоже не понравилось, Сергей Юльевич, и мы много работали с Японией, чтобы Александров байстрюк Николай так не хамил Европе после Порт-Артура и всей войны. Мы с Вартбургом, Яшей Шиффом и Парвусом не зря бросили в военную топку свои двести миллионов франков.
Но это далеко не все. Поэтому я пригласил вас, Сергей Юльевич, чтобы примерить ваш зад на место премьер-министра. Мы хорошо и долго смотрели за вами, вашими делами и разговорами, а также за вашими мислями. Ви нам подходите. Мы не будем ходить вокруг и около. Россия – это вонючий, но большой сундук с алмазами, золотом, углем, нефтью и рабской силой.
К этому сундуку ми решили зажать нос и приложить наши капиталы. Дубовая голова Александра III и его кулаки такого совсем не хотели. А его наследный потс Николай теперь, слава Иегове, надевает плисовые шаровары, косоворотку и пляшет с черносотенцами из «Союза русского народа». Мы совсем не против. Пускай себе скачет и тискает немку Алису. А мы будем делать свое дело.
Когда ви сядете на место премьер-министра…
Витге нервически вздернулся:
– Вы так уверенно говорите об этом…
– Я не люблю, когда втыкаются в мои мисли, – резко оборвал Ротшильд.
– Прошу прощения, господин Ротшильд.
– Если ми что-то говорим, ми это делаем. Когда вы сядете на кресло премьер-министра, то надо расшатывать гнилые зубы монархии, чтобы вместо них вставить либеральнодемократический золотой протез.
Для этого ви должны поднимать рабочих и делать из них для Николая большую бучу. Лучше с кровью: она хорошо бьет в рабочие ноздри и делает из него зверя.
Ви должны потом вырвать из глотки Николашки согласие на Конституцию, которую напишем ми, и парламент для России. Когда ми закупим и разделим этих болтунов на стаи, которые начнут кусать друг друга за глотки, в империи лопнет гноем то, что нам сильно нужно: ре-во-лю-ция.
Я никогда так много не говорил, Витте. Но ваш вонючий российский сундук стоит длинных речей.
Расшевелите рабочее движение через Гапона, мне говорили, что он умеет быть козлом при стаде баранов.
В петербургской публичной библиотеке работает хранителем отдела «Россика» Александр Исаевич Браудо. Он мало выпускает слов. Но его слова стоят половину золотого запаса империи. Ви и Рачковский будете с ним почтительно советоваться. Ви займетесь сухой политикой, Рачковский – мокрыми делами.
Браудо в петербургской публичной библиотеке. Вот кто за Гессе и над Гессе! – весьма полезный для меня день сегодня, – с отрадою определился я в сплетении событий.
– Рачковский… – возник голос Витте, – темная лошадка из департамента Плеве, парижский биржевой коммерсант?
– Не только. Это он нагрел место для вашей жопы на софэ. И будет заниматься тем же в России.
В карете, что привезла вас ко мне, лежит чемодан, где пять миллионов франков на интимные, наши с вами, расходы. Скоро вашим именем назовут улицу в Одессе, рядом с Дерибасовской.
– Я потрясен перспективою, господин Ротшильд. Отныне вся моя энергия будет направлена для великой цели…
– Витте, пст-пст. Не бросайте красивых слов на вашу сортирную роль, они завянут. Адью.
В тридцать сребренников для Витте заплавлено чистопородное золото, тогда как в мои – помесь олова со свинцом. Меня со скушной брезгливостью поймали на ржавый крючок и выволакивают на песок для поджарки.
Ненадежно и грубо сработано, господа. Я не одесский бычок, но морская барракуда и всегда работал не только за деньги.
Сергей Юльевич маслится перспективою обещанного премьерства и положительно обезумел в рвении. Но какой ценой? Загнать лошадь – Россию – в болото ротшильдовскими слепнями.
Мне же предписано лишь подталкивать колымагу большой политики, где Витте – коренник, а Плеве – занесенный надо мною хлыст.
Ну-ну. Поиграем-с.
ГЛАВА 10
Поздно вечером, уже затемно, после привоза Анны с ребенком, легонько брякнул Прохорову в окно чей-то стук.
Он открыл дверь, впустил кузнеца Мирона с тряпичным малым свертком под мышкой. Молча тиснули руки друг другу. Молча налили из четверти по стакану темно-красного све-жедавленного чихиря, с наслаждением выцедили. Захрустели солеными капустными пилюсками, попутно отдирая зубами шматы розового сала на хлебе домашней станичной выпечки.
– Ну… как она там? – приглушенно бухнул голосом Мирон.
– А ничего, – односложно отозвался Прохоров, не отводя взгляда от черно-провального квадрата окна. Пялилась безглазо из него душная ночь. Встал. Задернул окно плотной шторой. Вернулся, добавил:
– Стеной стоит, налитая. Завтра приедут на зубок ее, матерую, кусать.
– Дай-то, Бог, – истово, кузнечным мехом выдохнул Мирон.