– Ай-яй-яй, – сокрушенно соболезновал комиссар. Страдающе спросил у Гордона: – Совесть у тэбя есть?
Взял планшет со стола, окантованный никелированными уголками, проворно, с разворотом въехал железом в зубы Гордону.
– За что-о?! – охнул, плюнул кровью Гордон.
– Эсе-се-сер голодает, отцы детей своих поголовно кушают! Изобретатель, светли голова, приносит тэбэ агрегат, котори поднимает урожаи. Ти, бюрюкрат, ему сапоги целовать должен, если патриот Родины, а ти, сука, сволыщь, павернулся к изобретателю толстым жопом. Дэнги не дал. Расстрелять тебя мало. Расстрел надо заслужить чистосердечной признанней. Кто тибя научил гробить гениальный изобретений?!
– Я поддержал! Дал немного денег! И еще металл, инструменты, гайки, болты… Никита, скажи! Я же давал?! – рыдающе молил Гордон.
– На что ты давал дэнги, инструмент, болты? Чтобы этот враг народа своим вражеским агрегатом завел всех в заблуждений, а патом ликвидировал Сталинский плуг, чтобы падарвать наше сельское хозяйство, чтобы апят родители своих дэтэй кушали?
Стекленели в безумии глаза начальника Губпродкома, увязнувшего в сатанинских зигзагах чужой и неуловимо склизкой мысли. Слаб и заземленно ползуч оказался его разум для погони за коммисарским допросным полетом. Заплакал Гордон:
– Но я… сначала отказал, а потом… это… под… под… Диктуйте, гражданин комиссар, что подписать надо!
– Пачему ми должны диктоват? – удивился комиссар, – сволокут в камеру – вспаминай как было. Какой шпион из какой страны к тэбэ заходил. Что обещал за ликвидацию прогресса в эсе-се-сере. Чем запугал? И дэтали, дэтали нэ забывай.
Продолжай, маленькая, с пэрвым работать.
И снова завис конец шампура над пламенем спиртовки.
– Комиссар, не боишься, что придет время и гнусь эту дети, внуки наши прочитают? А потом кости твои из могилы выроют и собакам бросят? – спросил Прохоров. Но не успел дождаться ответа: поплыло все перед глазами, заволакиваясь пеленой. Затем кануло в небытие.
– Уведи эту жабу в камеру, – кивнул на Гордона комиссар. Дождался, когда захлопнулась дверь за двумя. Сел против Прохорова верхом на стул, стал ждать, рассеянно ползая блескучим взглядом по бетонным стенам, плямкая губами. Ждал.
ГЛАВА 19
Клан молодых ждал слова, решающего их судьбы перед отлетом: два сына и двоюродная сестра. Поодаль сгрудилась толпа полубогов, мастеров и подмастерий. Им надлежало в великой акции сопровожденья быть употребленными первыми тремя и поставлять троим богам все, чем владели: немереный набор из технотронных навыков, защиту бесценных жизней, добычу пищи, приемы приручения и дрессировки аборигенов, возможность быстро возводить жилье, укрытия, обсерватории, чинить и создавать КА GIR-ракеты.
ANU – правитель, пока безмолвствовал в тягостном раз-думьи, поскольку последнее слово обретало силу Закона в случае согласия ANTU – его супруги. Любимцами ее были младший сын и племянница NINXURSAG.
Но за безмерным властолюбием и жестокой непредсказуемостью старшего сына стояло право наследия всего могущества ANU.
Молчал правитель, терзаемый печалью. Спасительной второстепенностью колонизаторских деталей – чем можно было разбавить жгучесть расставания – они перенасытились задолго до исхода. По КI, над ней и в глубинах ее морей два месяца летал, ползал и нырял UPU AUT – «открыватель путей», поставляя данные о новой планетарной обители. И ныне высший клан из остающихся и убывающих знал все, что можно было впрессовать в два месяца исследований.
По бесконечно вытянутой эллиптической орбите летел Мардук-Нибиру, замыкая цикл протяженностью в 3600 галактических дней. И Гелиос, ласкающий животворящей и жаркой негой, был расположен к ним теплом всего лишь 200 дней.
Все до единого мгновения из этих двухсот – все становились праздником стеблей, стволов и тел, все были гимном ликования биоклеток на Мардуке – всех тварей водяных и обитающих на тверди, спешивших расплодиться.
Но, отдаляясь, Гелиос подергивался мутно-красной пеленой, угрюмел и охладевал ко всем.
И вновь алмазно-угольная стужа наваливалась и когтила черной кармой, рвала и скручивала, превращала в камень все, что осмеливалось за двухсотдневье напитаться соками и дать потомство. Вся живность, едва успев сформировать костяк и мышечную мякоть, спешила выжить, прорываясь предсмертным усилием в спасительную глубь Мардука. И он, несущий в себе магму жидкого ядра, обогревал и сохранял всю биомассу, впадающую в анабиоз.
Густая паутина гротов, нор, пещер, тоннелей, лазов, подземных хранилищ влаги и съестных припасов источила исполинскую кору Мардука за века выживания.
Единственный из видов, кто не гасил себя в анабиозе на долгий эллиптический период, был порожденный Божьей матрицей Двуногий.
Наделенный разумом, который был задействован сейчас едва на четверть, он выжил, приспособился к восьми десятым скудного существования в кромешном аду своего бытия, где черноту и сырость сопровождало хищное кишенье зубастых, склизких тварей. Их видовую слепоту с лихвой заменял ультразвуковой сонар, выискивающий теплокровную добычу сквозь почвенные толщи, а скорость продвиженья в норах слизистых и бесхребетных туш почти не оставляла надежды на спасенье жертвам.
Сообщество двуногих величайшими усилиями всех особей прорвалось в жаркие глубины Мардука, раздвинуло их пределы, озеленило и осветило их, обиходило. За это время была построена технотронная иерархия по жесточайшим ограничительным канонам. Она расслоилась по кастовым нишам, жестоко стянутым единой социальной и рабочей связью, где каждый должен был под страхом выдворения наружу пожизненно нести свой груз обязанностей перед высшим кланом.
Вершиною его в последние два орбитальных цикла были Ану и Анту – от полюса до полюса.
В начале семьдесят девятого цикла правители, взматеревшие инженерным могуществом, наконец выбрались из-под земли и смогли оставаться наверху в скафандрах необходимое время, бросая вызов ночи и вселенской стуже.
Так началась новая, поверхностная эра, в которой хомо сапиенс сумел ощупать зондами ракет ближайшие к орбите Мардука планеты.
В конце восьмидесятого цикла, в разгар благословенного сияющего ДВУХСОТДНЕВЬЯ, вписываясь орбитальным закругленьем меж Марсом и Юпитером, с Мардука волею Ану был направлен UPU AUT – универсальный биоробот к неудержимо манящему, радужному многоцветью планеты КI – земле, той самой, что жила в преданьях клана и в генной памяти старейших как осколок вселенской катастрофы. И память об этом дне сотворения была увековечена божественным гесхом (гербом-схемой), крестом, вершину которого венчает шар Мардук, расколовший гранитно-водяную Тиамат надвое.
Биомеханический посланник, вернувшись, донес до мардукян потрясшую всех весть: то, что было бесценностью на их планете и распределялось как наивысшая награда верным слугам: тепло и свет, вода и зелень, а также обилие съедобного белка и жира, снующего в стихиях, несметное богатство руд, крисстально чистый воздух – все это было обыденностью КI.
Кто пользовался всем этим, кто владел? Стаи полуприматов родственного им вида, уже прямостоящие на двух ногах, с рудиментарным мозгом, вдвое меньшим, чем у мардукян. Оружие – копье, дубина – и пара сотен слов в запасе для общенья. Полупримат здоров и генетически устойчив, неимоверно жилист и вынослив, агрессивен.
И что мешало прибрать к рукам всю эту благодатную бесхозность? Да ничего.
В итоге меж веками завоевания кланом скудных благ Мардука и райски щедрым бытием на КI сейчас стояло лишь последнее СЛОВО Ану перед отлетом.
Властитель поднимал голову. Вдруг стало всем заметно, как он стар и вымучен. Он правил Мардуком бессменно три орбитальных цикла, исповедуя в решениях жесткую целесообразность. Весь его народ выжил, обрел могущество в стихиях и вышел в космос.
И вот все на пороге новой эры. Их ждало неоценимое дармовое богатство небесной колонии, дарованное им наконец-то без жертв и крови.
Правитель испустил неизреченную, выстраданную мысль, и она, впитываясь в каждый мозг, встряхнула всех: здесь, сейчас выпекался поворот истории.