Выбрать главу

Лютиков мучительно строил в памяти череду предательств своего народа. Коренная, государствообразующая славянская масса потом и кровью наращивала мощь Отечества как в центре, так и на туземных окраинах: рыла каналы, громоздила плотины, жарилась до свертывания крови в сталепрокатных цехах, прихватывала чахоточный силикоз в шахтах, вспарывала целину, растила хлеб, ловила рыбу в поте лица своего, как и было завещано ИМ.

Кланово-элитные туземные сперматозоиды тем временем пронырливо лезли в партийные отстойники, во влагалища прокуратур, судов, баз, рынков, в милицию.

Славянская масса лила реки крови, защищая построенный ею казарменный соцлагерь. Сперматозоиды присасывались к тыловому обеспечению, оплодотворяя терпеливую дурищу Рассею пронырливым воровством и клановой гнилью.

Кремлевские полудохлые ящеры наследственно, как эпилепсию или триппер, несли в своих организмах бациллу безродного интернационализма, с суицидным бешенством заражая ею загнанного в хомут славянина, который обязан был дружить с младшими черными, желтыми братьями в СССР.

Они тоже дружили – все против одного, лавиной поставлявшего им хлеб, мясо, картофель, заводы, металл, горючее, электричество, приборы, машины, прокат, рабочие руки и мозги – все, чем обеспечивался прогресс.

В обменных встречных ручейках сочились лезгинка, чаек, мандарины и сифилис, сдобренные холуйским фарисейством туземной элиты.

Тотальная дружба цвела махровым цветом. Метрополия чахла в нищете, клацала зубами у дровяных печей, обслуживая стальные извивы нефтегазовых анаконд, по которым свистели из России мегатонны топлива. Колонии же возводили мраморные дворцы с газовым отоплением.

Метрополия голодной нуждой спихивала своих парнишек с семиклассной парты и совала им в руки лопату, кайло, отбойный молоток.

Сливки же колоний, снабдив своих юных Махмудов, хачи-ков, зурабов и особо борисабрамычеи наворованными тыщами, отсылала их по разнорядкам в лучшие университеты столицы.

И всем им, «колонистам», по прошествии времени обзаведшимся дипломами, усами и несгибаемым членом, жутко хотелось свободы от Ивана-дурака, на языке которого они говорили и писали, на самолетах которого шастали из своих сраных аулов в европы и америки.

Чем и воспользовалась мировая, финансово-жидовская голова, превратив этот гнидообразный подвид во взрывчатку похлеще тротила или расщепленного атома. При малейших же попытках осмыслить происходящее голова поднимала остервенело клишированный визг:

Шовинизм!

Расизм!

Фашизм!

Антисемитизм!

Ищущий да обрящет. Жаждущему будет дадено. Они искали и нашли, хотели и получили свою свободу – вот такую, на тротиловом замесе, неисчислимым страданием навалившуюся на их народы, коим нужна была эта свобода, как кобелю презерватив.

«Давить вас, кобелей черножопых, надо вовремя», – повторил Лютиков расхожую присказку своего шефа, генерала Пономарева, повторил, смутно осознавая некую стержневую, историческую преемственность, таившуюся в ней. Ибо сказал когда-то сквозь слезы бог Энки, пресекая оружием А PIN CUR кровавый бунт обнаглевших слуг LU LU:

– Наказывать вас, черных – изделие мое и боль моя – сразу надо было.

И отозвался царственным эхом в потомках царь иудейский Агриппа на площади Сикст в верхнем городе Иерусалиме, отвращая иудеев от войны с Римом:

– Рим давит нас. Но для нашей же пользы, чтобы мы не перегрызли друг другу глотки… Мы объявили шестнадцатый день Артемизия днем плача. Но вся жизнь наша станет веками плача, если Рим ответит войной усмирения.

И сказал Христос в предостережение фарисеям и саддукеям:

– Вы змеи и змеиное отродье! На вас будет вина за кровь всех праведников, пролитую на земле.

Вы, как те могилы, которые снаружи выглядят красиво, а внутри полны мертвых костей и гнили. Добавил Сын Божий, выходя из храма:

– Видите все это? Говорю вам истину: здесь не останется камня на камне.

И не оставивший камня на камне от Иерусалимского храма римский полководец Тит, чье имя на древнееврейском означает «То, что обладает жизнью», сказал на развалинах уцелевшим в истребительной бойне иудеям:

– Мы отдали страну в ваше владение, мы назначали вам царей из вашего народа, мы уважали ваши законы и предоставляли вам жить у себя на родине и среди чужих, как вам за благорассудится. Мы даже закрывали глаза на ограбление вами чужих народов, поскольку в этом – ваша сущность.

Вы же сделались надменны, восстали против тех, кто позволял все это. Подобно неукротимым змеям, вы обрызгали ядом тех, кто вам все позволял, кто вас ласкал.

И сказал князь Святослав пленнику на коне – пейсатому хазарину, посаженному в седло мордой к конскому хвосту:

– Мы блюли границы и обычаи степных батуров, роднились с ними кровью. Вас занесло в эти степи с берегов Нила и вы втоптали в навоз все, что было нам дорого: покой и соседство, справедливую торговлю и обычаи. Вы, каганы и каганята, уподобились саранче, пожирающей все на своем пути, и улетающей дальше, чтобы не издохнуть с голоду. Потому я и потомки мои давить вас станем, как ту саранчу, копытами коней. А ты будешь разорван надвое жеребцами. Но надо бы раньше этот суд вершить, когда залетная ваша стая первый жор ненасытный Руси явила.

И написал мировой мудрец Достоевский:

«Еврей, где ни поселялся, там еще пуще унижал и развращал народ… еще отвратительнее распространялась безвыходная, бесчеловечная бедность, а с нею и отчаяние. Спросите коренное население: что двигает евреем и что двигало им столько веков? Получите единогласный ответ: безжалостность; и одна только жажда напиться нашими потом и кровью. Нахлынет всем кагалом еврей, и наступит такая пора, с которой не только не могла бы сравниться пора крепостничества, но даже татарщина».

27 июня 1953 года после полудня по Садовому бульвару пронесся отряд танков и грузовиков с солдатами. По приказу маршала Жукова отряд окружил лубянский центр МВД, где был арестован Берия.

Были захвачены все тайные, чудовищные по вредоносности архивы Берии и переписка его и жены Молотова Карп с иудейскими финансовыми группами за пределами СССР, в том числе и с главным врагом Союза Барухом.

Берия был расстрелян, верхушка иудо-хазарского каганата в Москве срезана.

Ведущим философом, политологом страны было написано по этому поводу: «Лубянский погром по своему глобальному значению стоит неизмеримо выше, чем знаменитое ледовое побоище князя Александра Невского.

Борьба русского богатыря Ильи Муромца с Великим жи-довином, начатая в Диком поле, получила слявянский перевес. Если бы это случилось раньше! Перед истреблением в мясорубке ГУЛАГа миллионов лучших славян!»

Политический феномен с партийной кличкой «клякса», страдавший словесным энурезом, раз за разом запрещал министру Внутренних дел СССР А. Власову вмешиваться в разжигаемые там и сям этнические конфликты, гасить их вовремя. Этот феномен загнал страну в начальную стадию кровавого хаоса. И смылся с политической авансцены, оставив разгадывать остолбеневшим историкам зоологическую природу этого мочегонного козла, который привел советских баранов к перестроечной бойне, к неисчислимым страданиям наций. Что это было, меченное иудиной кляксой? Придурошный социалист, либо социальный придурок? Фарисейский холуй геополитики, либо холуйский придаток неофарисеев?

Самое вероятное, если в результате разгребания окаменевшего архивного дерьма этого ископаемого оно окажется и тем, и другим, и третьим.

– Товарищ полковник! – взорвалась, обремененная горькой думой тишина.

Лютиков вздрогнул и открыл глаза. Они уперлись в груду иссеченных ветвей у стены, под которыми, наконец, успокоились пытанные славянские тела.

Повернул голову на зов. К нему вели троих повязанных в изорванном, заляпанном красным тряпье.

Ширококостный кряжистый старик припадал на окровавленную ногу. Судорогой кривилось заросшее седой щетиной лицо. Рядом тащились двое подранков помельче калибром, по обличию – сыновья.

– Здор-р-ровый бугай, измотал сука, пока вязали, – рыкнул взмокший от пота капитан Губенко, отирая рукавом синюшно-бледное лицо, – в гараже подвал был, а там cхорон, товарищ полковник, четыре на шесть со всеми удобствами. Шкаф с инструментами в гараже сдвинули, а под ним люк. Взялись за кольцо – снизу очередь. Ляхова в бедро зацепило. Мы туда для профилактики лимонку. Пятеро угомонились совсем, а этих троих повязали. Внизу еще двое чехов додыхают.