Кузина Луизы, Полли Казалет, появилась за полчаса до начала уроков, поскольку они с Луизой собирались делать крем для лица из яичных белков, мелко нарубленной петрушки, гамамелиса и капельки кошенили для розового оттенка. Результат назвали «Wonder-кремом», Полли изготовила красивые этикетки, чтобы приклеивать их к баночкам, позаимствованным у матерей. Крем в форме для пудинга был спрятан в садовом сарае. Кузины рассчитывали продавать его тетушкам и другим родственницам, а также Филлис, но по сниженной цене, так как знали, что денег у нее немного. Цену на баночки все равно предстояло назначить разную, потому что все они отличались по форме и размеру. Луиза вымыла их все в том же садовом сарае. Работу пришлось вести там потому, что Луиза стащила шесть яиц из кладовой, а заодно и взбивалку для них, пока Эмили ходила за покупками. Часть желтков скормили принадлежащей Луизе черепахе, которой угощение не слишком понравилось, даже когда его смешали с ее любимыми одуванчиками из сада Полли.
– По-моему, вид у него какой-то странный.
Обе снова присмотрелись к крему и втайне пожелали, чтобы он выглядел хоть немного получше.
– Зря мы положили в него кошениль – он стал такой зеленый.
– Кошениль дает розовый цвет, глупая.
Полли покраснела.
– Знаю, – соврала она. – Плохо то, что он слишком жидкий.
– Но это еще не значит, что от него нет пользы для кожи. Все равно со временем загустеет.
Полли отложила ложку, которую принесла, чтобы раскладывать снадобье.
– Это зеленое – не петрушка: на нем какая-то корка.
– Так и должно быть.
– Думаешь?
– А как же. Вспомни девонширские топленые сливки.
– Может, стоит испытать его на себе, а уж потом продавать?
– Да перестань трястись! Ты наклеивай этикетки, а я буду раскладывать. Этикетки классные, – добавила она, и Полли снова покраснела. На этикетках значилось «Wonder-крем» и пониже: «Обильно наносить на ночь. Вы будете поражены тем, как изменится ваша внешность». Для некоторых баночек этикетки оказались велики.
Мисс Миллимент прибыла до того, как они справились с работой. Обе сделали вид, будто не услышали звонок, но Филлис пришла за ними.
– Ей продавать бесполезно, – пробормотала Луиза.
– Ты же говорила…
– Да я не про Филлис, а про мисс М.
– Боже, только не это! Все равно что возить уголь в Ньюкасл, – Полли не всегда улавливала смысл выражений.
– «Уголь в Ньюкасл» – это значит, что мисс М. и так красавица писаная, – и обе покатились со смеху.
Мисс Миллимент, женщине выдающейся доброты и ума, досталось лицо гигантской старой жабы, как однажды высказалась Луиза. А когда мать упрекнула ее в черствости, Луиза возразила, что любит жаб, хоть и понимала, что это нечестно, ведь лицо, которое вполне подходит жабе, не годится для человека. С тех пор внешность мисс Миллимент – безусловно примечательную – Луиза обсуждала только наедине с Полли, вдвоем они сочинили для нее полную трагедий биографию, точнее, биографии, поскольку никак не могли прийти к единому мнению насчет вероятных злоключений мисс Миллимент. Неоспоримым фактом была ее глубокая древность: Вилли, гувернанткой у которой она служила, признавалась, что уже тогда мисс Миллимент казалась старой, а бог свидетель, это было давным-давно. Мисс Миллимент произносила «химеист» и, конечно, «химейя» вместо «химия», и однажды рассказала Луизе, что в юности собирала шиповник на Кромвель-роуд. От нее пахло затхлой и душной старой одеждой, особенно усиливался запах, если наклониться к ней, чтобы поцеловать, что Луиза в знак раскаяния заставляла себя делать регулярно с тех пор, как сравнила ее с жабой. Мисс Миллимент жила в Стоук-Ньюингтоне, приходила пять раз в неделю по утрам давать им уроки в течение трех часов, а по пятницам оставалась на обед. Сегодня на ней был бутылочно-зеленый костюм из джерси «локнит» и маленькая, бутылочно-зеленая соломенная шляпка с репсовой лентой, сидящая над очень тугим пучком сальных седых волос. Утро началось, как всегда, с полуторачасового чтения Шекспира вслух.