Делегация ЕИА по-прежнему стремилась подсчитать, какие страны как собираются голосовать. Чтобы предложение к Приложению I было принято, необходимо большинство в две трети голосов. Если судить по объявленным намерениям, мы были близки к тому, чтобы набрать требуемое количество, но оставалось еще 10–15 стран, скрывавших свои намерения и, возможно, не решивших, по какую сторону баррикады им быть. Мы пока не могли прибегнуть к давлению.
…Пятница, 13 октября 1989 года. На заседании Комитета I нарастало напряжение. Наступила критическая фаза. Комитет I занимался вопросами изменений в Приложениях. Если здесь пройдет предложение к Приложению I, его одобрение на пленарном заседании будет пустой формальностью. Многими делегатами овладело сильное чувство, что, если голосование по поводу Приложения I будет отложено на следующую неделю, это сильно подорвет наши перспективы.
— Ряд стран предлагает к обсуждению судьбу других исчезающих видов, — заметил Коста. — Они начинают испытывать разочарование, и если мы сейчас же не проголосуем, мы их разгневаем.
Всю вторую половину дня продолжалась бесплодная дискуссия. Никто не сказал ничего нового. Каждый раз начиналась сказка про белого бычка. Наконец запротестовал австрийский делегат:
— Господин председатель, мы устали от этого трепа! Мы призываем проголосовать по Приложению I немедленно!
Согласно правилам процедуры голосования, в случае выдвижения требования о голосовании оно должно проводиться немедленно. Однако председательствующий делегат из Швейцарии Петер Доллингер, который встречал критическими замечаниями всякого, кто заикался о поддержке Приложения I, отказался поставить вопрос на голосование.
— Сейчас мы голосовать не будем, — настаивал он.
Заявление вызвало протесты.
— Выражаем несогласие с тем, как председательствующий ведет собрание! — сказал один из делегатов. — Предлагаю этот вопрос на голосование.
С неохотой поддаваясь давлению, Доллингер сказал:
— Кто «за», прошу поднять мандаты.
Никто не понял, что он имеет в виду. Несколько человек нерешительно подняли мандаты, помахали в воздухе и снова опустили.
— Теперь поднимите мандаты, кто «против».
По аудитории пронесся ропот.
— Господин председатель! — крикнул один из делегатов. — Мы не знаем, за что голосуем!
Голосование захлебнулось в волне вопросов и возгласов.
— Объясняю еще раз, — сказал Доллингер, доведенный до белого каления. — Если вы согласны с тем, как я веду заседание, вы голосуете «нет». Если вы поддерживаете — простите, я хотел сказать, если вы не поддерживаете — голосуете «да».
На сей раз были сконфужены даже говорящие по-английски делегаты; те же, кто не владел языком, были окончательно сражены. «Господин председатель! Господин председатель!» — в зале нарастала суматоха.
Доллингер оглядел аудиторию и остановил свой взгляд на Жаке Бернэ.
— Сейчас секретариат разъяснит, за что голосуем, — сказал он, кивая на своего дружка.
— Ну и ну, — сказал Эллан. — Содом и Гоморра!
Бернэ включил свой микрофон.
— Разъясняю: если вы не согласны с тем, как председатель ведет заседание, вы голосуете: «за». Если вы против того, как председатель ведет заседание, голосуете «против».
Никто уже давно не улавливал, в чем заключается руководство председателя. Разочарование, охватившее делегатов, грозило превратить заседание в хаос.
Эллан повел бровями.
— И в руках таких-то людей находится судьба слонов!
Наконец разобрались, за что голосуем, и вопрос поставлен на голосование.
К нашему разочарованию, большинство стран, вместо того чтобы требовать немедленного голосования по Приложению I, поддержало линию председателя. Таким образом, голосование по Приложению I было отложено до следующей недели. Но, когда заседание было объявлено закрытым, многие из делегатов, не говоривших по-английски, покидали его в дурном настроении.
— Некоторые из них и сейчас думают, что голосовали за немедленную постановку вопроса, — безнадежно сказал Коста.
— Похоже, ситуация складывается не в нашу пользу, Дейв, — подавленно сказал Эллан, когда заседание по Приложению I было прервано. — Если нам не удастся склонить ВВФ и ИЮКН голосовать за полный запрет, слонам конец.
Я разделял его пессимизм.
— Что же мы можем сделать?