И вот машины одолели чащобу и последний участок крутого спуска и направились вверх между деревьями к скалистой макушке нашего холма, прощупывая путь слепящими фарами.
Старина Норман выбрался из кабины своего старого «лендровера», вскарабкался вверх по камням и залюбовался носорогом в свете костра.
— Хорош, очень хорош, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Великолепный самец.
Никто не похвалил старину Нормана за то, что он сумел найти нас. Меня же его умение ориентироваться неизменно восхищало.
Мкондо развернул «мерседес» кузовом к лежащему выше на склоне носорогу; несколько рабочих под наблюдением Томпсона убирали с дороги камни, рубили деревья. В кузове стояли широкие салазки для носорога, соединенные тросом с лебедкой в задней части грузовика. Зверь лежал довольно высоко на каменистом откосе, но он намного облегчил нам задачу, скатившись с выступа вниз. Рабочие откинули задний борт и вытащили четырехметровые рельсы для салазок. Рельсы стальные, тяжелые, сладить с такой махиной можно было только вдесятером. Вытащив, рабочие укрепили их концами в задней части кузова; получился пандус для салазок. Томпсон забрался в кабину и включил опрокидыватель. Зашумел мощный гидравлический механизм, и кузов начал опрокидываться. Когда передняя часть кузова поднялась настолько, что он образовал вместе с пандусом одну наклонную прямую, Томпсон включил лебедку, и удерживаемые тросом салазки медленно поползли со скрипом вниз по рельсам на землю. Мы подошли, чтобы всем миром подтащить их к носорогу.
Платформа размером два на четыре метра, из крепких балок на стальной раме, была тяжеленная. Тридцать человек окружили ее, присели, ухватились как следует за края и с громким «Хай-йе!» оторвали салазки от земли и побрели к камням. Донесли до самых камней и тяжело опустили на землю. Снова взялись и, подбадривая себя возгласами, потащили через камни вверх. Волокли и толкали, волокли и толкали, метр, полметра, четверть метра за раз, скребя железом по камням, поднимая, толкая, надрываясь, спотыкаясь и чертыхаясь. Втащили вверх по камням, с грохотом уронили на землю подле носорога и стали растирать ноющие руки. Все основательно упарились. Теперь предстояло взвалить носорога на салазки.
Он лежал на боку, хребет упирался в край салазок. Мы опять захватили двумя веревками ноги, третьей обмотали шею и рог. Восемь человек взялись за каждую веревку, шестеро приготовились поднимать брюхо носорога. Две веревки пропустили через большие кольца на верхнем конце салазок. По шести человек держали каждую из этих веревок, чтобы не дать салазкам скользить вниз по откосу. Если носорог снова проснется, быть беде. Мы напряглись.
— Взяли! — скомандовал Томпсон, и мы взяли.
Одни тянули зверя за ноги, другие подпирали его брюхо, третьи впряглись в веревки, которые удерживали салазки, и каждый тянул, или толкал, или тужился в мятущемся свете костра на широком каменистом склоне, и огромная туша стала поддаваться, спутанные ноги задрались вверх, выше, выше, выше, одурманенного зверя перевернули на спину, и он протестующе застонал, пробуждаясь.
— Взяли! — крикнул Томпсон. — Взяли! Взяли!
И мы взяли, и зверь навалился боком на салазки, задрав кверху толстенные ноги, и вдруг забился.
— Взяли! — рявкнул Томпсон, упираясь плечом в дергающийся бок носорога, и все налегли что было мочи, и зверь совсем проснулся, он бился, вырывался, и салазки скользили и дергались, и все поднатужились…
— Взяли!
Толстенные ноги и корчащаяся туша рухнули прямо на салазки. Носорог вырывался, и салазки скользили и ерзали, и люди изо всех сил натягивали веревки, чтобы салазки, и носорог, и мы сами не покатились кувырком вниз по камням.