Мы никогда не испытывали недостатка в сюжетах. Сообщения об ужасах, в частности в сфере торговли дикими животными, сыпались на нас как из рога изобилия. Часто вопрос состоял не в том, чем нам дальше заниматься, а в том, чем пренебречь, а с чем повременить ввиду недостатка средств и персонала. В 1987 году, когда и раздался судьбоносный телефонный звонок Питера Букета, весь наш штат состоял только из Дейва и секретаря. Дженни и мне пришлось урезать время, которое мы тратили на работу в ЕИА: Дженни — потому что она недавно стала мамой, а мне — потому что меня как раз попросили вернуться на пост исполнительного директора Британского отделения «Гринпис». На бомбардировку судна «Рейнбоу Уорриор» у берегов Новой Зеландии общественность ответила широкой поддержкой движения «Гринпис»; и я вернулся, чтобы помочь в руководстве и проведении кампаний. Соответственно ресурсы ЕИА, как людские, так и финансовые, свелись к минимуму, так что в это время нам было не до поисков новых сюжетов для расследования.
Хотя мои знания об африканских слонах были поверхностными, до меня доходили слухи о том, что этот вид находится под серьезной угрозой. Когда в 1981 году я побывал в Южной Африке, ученый консультант правительства Энтони Холл-Мартин рассказал мне о своих опасениях, что поголовье африканских слонов, насчитывавшее в то время 1 миллион 300 тысяч, в перспективе может сократиться до каких-нибудь ста тысяч.
— Это неизбежно, — сказал он, пожав плечами, — народонаселение Африки растет, и естественная среда обитания слонов сужается.
Хотя меня уже тогда беспокоило бедственное положение слонов, я в значительной мере разделял высказанное мнение. Это неизбежно, думал я. Ареал сужается, и ничего с этим не поделаешь. Я, конечно, знал о торговле слоновой костью, но, согласно информации других групп, она находилась под строгим контролем. Существовала система квот ежегодного легального вывоза бивней на рынок. Для вывоза каждого бивня из Африки требовалось разрешение правительства. Надзор за выдачей разрешений осуществлялся Конвенцией по международной торговле исчезающими видами (КИТЕС). В глазах неспециалиста выглядело неправдоподобным, чтобы при наличии такого контроля спрос на слоновую кость мог играть столь заметную роль в драматическом уменьшении поголовья слонов. Вместе с тем мне было ведомо, что на практике контрольная система КИТЕС не всегда столь эффективна, как на бумаге.
Таким образом, звонок Питера вызвал мое любопытство. Благодаря чему существует браконьерство, коль скоро торговля бивнями невозможна без разрешений? Где браконьеры находят рынок сбыта? Все это меня заинтриговало.
Несколько дней спустя Дейв и я встретились за столиком в одном людном лондонском баре. Напротив нас сидел шотландец лет шестидесяти; видно было, что он испытывает чувство страха.
— Если до кого дойдет, что я с вами беседовал, мне каюк, — сказал он в порядке представления.
— О’кей. Мы сохраним наш разговор в тайне, — заверил я его, — можете даже не называть себя, если не хотите. Нас интересует только то, что вы хотите нам рассказать, а кто вы есть, мы дознаваться не будем.
Наш собеседник украдкой оглядел прокуренный бар.
— Дело вот в чем… — колеблясь, начал он. — Я моряк. Это мой хлеб, я всегда этим жил, но животных я тоже люблю. Вот почему я вам все это рассказываю. Потому что считаю неправедным то, что происходит. — Он отхлебнул пива, чтобы промочить горло.
— Так расскажите нам, что же, по-вашему, происходит. — Дейв, как и я, обладал хорошим опытом в подбадривании нервничающих собеседников.
Шотландец кивнул:
— Да будет так. Вот что мне ведомо. Несколько месяцев назад я заходил в один из портов Саудовской Аравии и натолкнулся там на друга, которого не видел несколько лет. Как-то вечерком мы зашли в кабачок выпить и поболтать о былом. Я рассказал ему, чем я занимаюсь, и его спросил о том же. Он сказал, что ходит на судне под названием «Фадхил Аллах». «Что вы перевозите?» — спросил я. «Слоновую кость. Слоновую кость, добытую браконьерами».