Андрей Гуськов сбежал с этой единственной дороги, которая вела к дому. Он хотел выбрать путь, что покороче. Но окольная дорога оказалась не то что дальней. Она не к дому, к пропасти привела. И расплачиваются за все отец Андрея, жена его и его так и не родившийся ребенок. И сам Гуськов, тем, что перестал он быть человеком.
Но почему Настена, жившая, как и все, верой в победу и работой для победы, помогает скрываться своему мужу-дезертиру?
«После их встреч, когда Андрей угрожает ей, она одной фразой разбивает его страх: «Да разве не жена я тебе?» Вместе, так уж до конца».
«Но что делать с безудержной женской любовью, которая, однажды вспыхнув в сердце, никогда не потухнет, которая еще подогрета тремя годами мучительного ожидания мужа и восемью годами страстного желания материнства, тоски по материнству?»
«С детства Настена не видела счастья, но она ждала его, счастье чудилось ей везде. Не обрела его Настена и в замужестве. Вся беда была в бездетности. «Бездетность и заставила Настену терпеть все». Виноватой в своем доме Настена считала себя. Нередко Андрей поднимал на жену руку, но Настена сносила все. Последний год перед войной они прожили иначе. Но началась война, ушел Андрей, а Настене осталось только ждать и терпеть все. Зла на него она не держала, жила в ту тяжелую пору лишь мыслями о муже, была у нее единственная надежда: «Лишь бы вернулся Андрей». И Андрей вернулся. Но пришел он не той дорогой, какой ожидала она его. Вернулся муж, и принимать его надо было таким, каков он есть. Да она и не мыслила иначе. Настена считает виноватой себя: «Если бы не я — этого, может, не случилось бы». Настена не могла предать его теперь, предать человека, который — думалось ей — из-за нее одной совершил преступление».
«Настена провожала мужа, плакала, получала письма с фронта и ждала, ждала, ждала... Она работала, не покладая рук. Горе и накипевшую злость оставляла она в поле или вязанке дров, а в мыслях одно: «Лишь бы вернулся Андрей...» «Этим она и жила, пока тянулась война, этим и дышала в то страшное время, когда никто не знает, что будет завтра». Она ждала его какой бы он ни пришел: хромой, глухой, искалеченный, но лишь бы пришел. И Настена вспоминает часы, дни, минуты счастья. Возвращение Андрея она воспринимает не иначе как исполнение самого заветного желания. Ради его исполнения она готова на все: идти к нему в пургу, в мороз, по хрупкому льду, не есть самой, а отнести Андрею, даже встать против воли свекра и свекрови, а главное — молчать...
«У Настены нет другого пути. Отказаться, не принять Андрея — это значит перечеркнуть самое себя. Самое главное, что ее толкает в лес, — это любовь к мужу, светлая, безграничная, щедрая. «Если ты над собой что доспеешь, я тоже решусь, так и знай», — в отчаянии говорит Настена Андрею, и видя, как он самоистязается. «Давай вместе. Раз ты там виноват, то и я с тобой виноватая. Вместе будем отвечать. Если бы не я — этого, может, и не случилось бы... Я с тобой была — неужели ты не видел? Где ты, там и я», — убеждает Настена Андрея. Как Достоевский в романе, так и Распутин в повести показывает подвиг женского самопожертвования, женской самоотверженности».
«Настена не может бросить Андрея одного в беде, она понимает, что «не вынести Андрею этой вины, ясно, что не вынести, не зажить, не заживить никакими днями». Так как же теперь от него отказаться? Настена говорит Андрею: «Надо быть вместе, когда плохо — вот для чего люди сходятся». По-моему, эти слова могла бы сказать Соня Раскольникову».
«Потом Настена пытается вернуть Андрея к нормальной жизни, уговаривает его повиниться. «А я за тобой куда хочешь пойду, на любую каторгу». Снова вспоминаешь разговор Сони и Раскольникова. Вообще Настена во многом походила на Соню Мармеладову: то же стремление к справедливости, та же доброта и самопожертвование ради других».
Конечно, мы сказали и о том, что разъединяет Соню с ее Евангелием и ее кротостью и Настену, столь различных по взглядам на мир и по ощущению своего места в мире. И вместе с тем — о тех непреходящих нравственных ценностях, которые поэтизировал Достоевский в Соне Мармеладовой и которые так близки и дороги нам. Читаю на уроке авторский комментарий Валентина Распутина к образу Настены: «Ее прототип — представление о русской женщине, какой она была и какую хочется знать не только по воспоминаниям, — женщине доброй, преданной, самоотверженной и готовой к самопожертвованию. О женщине, которая по своему пониманию жизни не сможет сказать: ты виноват, а я нет — в которой это сознание вины за другого, как своей собственной, существует постоянно».