Ты должна идти.
Мои пальцы окоченели и похолодели, когда я набираю пароль к её квартире. Звук открывающегося замка эхом отдаётся в тишине зала, как приговор. Я вздрагиваю, даже когда пытаюсь сохранить самообладание.
Моя рука сжимает ремешок сумки, когда я на цыпочках вхожу внутрь. Первое, что я вижу, - это чернота.
Здесь так темно, что я не могу разглядеть собственные руки.
Затем следует запах чего-то гнилого. Что-то вроде мяса и алкоголя.
Рыдание вырывается из моего горла, когда я вбегаю внутрь.
– Мама! Мама!
Я спотыкаюсь о стол, и у меня болит нога. Я бросаю сумку на пол и продолжаю ковылять к её спальне. Я выучила дорогу наизусть и могу добраться до неё даже в темноте.
Мои пальцы дрожат, зависая над выключателем. Что, если я найду её на земле, как в прошлый раз? Что, если я опоздаю? Что, если…
Я нажимаю на кнопку и замираю на месте.
Мама сидит перед своей приставкой, её светлые волосы падают по обе стороны лица и немного останавливаются под шеей, растрёпанные и разбросанные повсюду.
Её кобальтово-голубые глаза налиты кровью и теряются в зеркале. Полоски туши на её щеках, и она держит в руке красную помаду, которая соответствует цвету губ.
В другой руке она сжимает наполовину полный бокал красного вина. Её атласная ночная рубашка помята, а халат неправильно завязан на талии, но это не скрывает модельное тело или её экзотическую красоту, о которой все говорят в средствах массовой информации.
Образцовый политик. Красота может быть умной.
Такая мама в их глазах. Успешная, красивая женщина, которая может вести дебаты в парламенте в течение нескольких дней. Но они не видят ту женщину, которую вижу я. Они не видят её такой, потерянной где-то, где её никто не может найти.
– Мам...
Я медленно подхожу к ней, слеза скатывается по моей щеке.
Её голова поворачивается в мою сторону, как у робота. Несколько секунд она смотрит на меня так, как будто я незнакомка, как будто она видит меня впервые в своей жизни. Затем медленно, слишком медленно её губы растягиваются в тёплой улыбке.
– Куколка, что ты здесь делаешь? Разве ты не должна быть в школе?
– Ты не отвечал на мои звонки со вчерашнего вечера. – Мой голос срывается в конце, когда я крепко обнимаю её за шею. – Почему ты не отвечала?
– У меня сел аккумулятор. Я забыла зарядить его.
Она похлопывает меня по спине.
– Я так волновалась, мам.
Я шмыгаю носом ей в шею, удерживаясь от того, чтобы сказать ей, что я не сомкнула глаз прошлой ночью. Если бы я не знала, что у папы сегодня утром важная встреча, я бы заставила его отвезти меня к ней посреди ночи.
– Я в порядке. – Она отстраняется от меня и хмурится. – Почему ты плачешь, Сильвер? Леди не плачут на глазах у других людей.
– Мама... Позволь мне сказать папе, чтобы он мог помочь тебе...
– Мы говорили уже об этом, – обрывает она меня, её тон становится твёрдым, как будто она участвует в дебатах. – Себастьян больше не имеет никакого отношения к моей жизни. Если ты расскажешь ему что-нибудь обо мне, я буду считать это предательством.
– Но, мам...
– Он уже думает, что я нахожусь не на той стороне вечеринки, на какой он. Он не только решил, что я больше недостаточно хороша для него, но и забрал тебя у меня, моя прекрасная малышка.
– Я здесь, мам. Ты…ты хочешь, чтобы я переехала к тебе?
– Точно нет. Это будет выглядеть так, как будто я прошу о жалости после того, как объявила, что хочу сосредоточиться на своей карьере.
Я бы хотела, чтобы мама перестала думать о СМИ, прессе и своих друзьях, когда она принимает свои решения. Я бы хотела, чтобы она посмотрела в зеркало — действительно посмотрела в зеркало — и основывала эти решения не только на своём отражении, но и на женщине внутри.
Я бы хотела, чтобы она перестала пытаться доказать свою правоту своему покойному отцу, который заставлял её быть перфекционисткой, или моим покойным бабушке и дедушке со стороны папы, которые критиковали её за все. Они хотели, чтобы их блудный сын женился на дочери аристократа, поэтому, когда он женился на маме, они в отместку превратили её жизнь в ад. В их глазах ничто не было достаточно хорошим. Поэтому она выместила это на папе. Это был порочный круг.
Но я научилась перестать желать чего-то, когда дело касается моей мамы. Она будет делать только то, что, по её мнению, хорошо для её имиджа и карьеры.
Вот почему она заставляла меня медленно, но, верно, меняться, чтобы соответствовать этому образу.
– Ладно, о хорошем. – Она показывает мне свою красную помаду. – Этот просто потрясающий. Позволь мне попробовать это на тебе.
– Мама…
– Стой спокойно. – Она ставит свой бокал вина на стойку и красит мне губы, затем смотрит на меня с благоговением. – Посмотри, как ты превращаешься в замечательную молодую леди. Ты моя гордость, Сильвер. Это из-за тебя я выжила в этом гнилом, кишащем людьми мире.
– Тогда, пожалуйста, отвечай на мои звонки в следующий раз.
Я все ещё под кайфом от адреналина, слегка дрожу от мысли, что потеряла её.
– Я так и сделаю. А теперь, о хорошем.
Она улыбается, и это сияние. Именно по этой причине её снобистские друзья завидуют ей – потому что она самая красивая среди них всех. Она та, кто привлекает внимание и получает приглашения на радио и ток-шоу.
– У меня отличный балл по математике.
– Я так горжусь тобой.
Она гладит меня по щеке, и я наклоняюсь к её прикосновению, борясь со слезами, которые вот-вот вырвутся на свободу.
Я бы сделал все, чтобы сохранить это выражение на её лице, поэтому я говорю:
– Я… я обручена с Эйденом Кингом.
– Серьёзно? Сын Джонатана?
Я киваю, и впервые со вчерашнего дня это не кажется самым ужасным решением, которое я когда-либо принимал.
– Посмотри на себя, Куколка, ты так высоко забираешься, когда ты так молода. – Она мечтательно вздыхает. – Ты лучшее, что я получила от этого ублюдка Себастьяна.
Я вздрагиваю. Иногда мне кажется, что мама забывает, что он мой отец и что она не должна проецировать свою ненависть к нему на меня.
На самом деле, они оба это делают, но папа относится к этому более пассивно-агрессивно. Мама слишком прямолинейна.
С момента их развода я чувствую, что каждый год старею на три года. Единственное, что меня волнует, - это сделать маму достаточно счастливой, чтобы её разум не уводил её в другую сторону, и проводить время с папой в попытке уменьшить его одиночество.
Когда всего этого становится слишком много, слишком много, я иду в парк и плачу. В те мрачные моменты я жалею, что они меня родили, или представляю, какой была бы моя жизнь, если бы у меня была полная семья, такие как Ронан или Кимберли.
Каждый раз Коул находил меня в том парке. Как будто он выслеживает меня только для того, чтобы застать меня плачущей.
Он молча сидит рядом со мной, в основном читая книгу, и этого достаточно, чтобы я перестала плакать.