Доминик, наблюдавший за происходящим с капитанского мостика, улыбнулся, пожал плечами и повернулся к рулевому. Мол, если матросы зайдут в своих буйных шутках слишком далеко, боцман всегда успеет их остановить. В конце концов, на корабле не было ни одного человека, включая и самого капитана, кто не прошел бы в свое время через подобное «боевое крещение».
— Ну если ты, парень, не хочешь поплавать для нас, тогда придется тебе сплясать, — объявил кто-то, и прямо под ноги Женевьеве полетела абордажная сабля, а юнга, снова закричав, отпрыгнул. — Давайте-ка снимем с парня одежду, а то он не сможет как следует танцевать. К тому же она ему все равно велика. — И матросы опять закатились от смеха.
Женевьева бросилась бежать, прорываясь прямо через гогочущий круг и, ко всеобщему удивлению, ухитрилась увернуться от всех пытавшихся поймать ее рук. Матросы рванули вслед за ней, смеясь и зная, что погоня все равно увенчается успехом: корабль был слишком мал, чтобы парнишка мог где-то спрятаться. Но, к их пущему изумлению, юнга рванул не куда-нибудь, а прямо на капитанский мостик. Боцман — за ним.
Ни одному матросу не позволялось подниматься туда, если его специально не звали или не посылали с поручением. Угрожающе размахивая веревочным концом, боцман взбежал по трапу вслед за нерадивым учеником.
Доминик резко обернулся на шум за спиной — его брови были сурово сдвинуты, бирюзовые глаза зловеще потемнели. Боцман, продолжая тянуть руку за ускользающим мальчишкой, начал извиняться.
— Доминик, не позволяй им этого! — Юнга кричал голосом, который невозможно было не узнать.
Маленькая фигурка в матросской одежде пулей пролетела мимо капитана и спряталась у него за спиной. Боцман остановился, словно пораженный молнией, веревка замерла в его руке. Он так же хорошо, как и хозяин «Танцовщицы», знал этот голос. У лестницы, ведущей на мостик, столпились онемевшие матросы. Затем, словно единое существо, они отступили на середину палубы, продолжая оттуда наблюдать за драмой, разыгрывавшейся наверху.
Весь корабль застыл в ожидании, как поступит месье Делакруа. Тот очень медленно, почти лениво, поднял руку, ухватился за воротник куртки и, резко дернув, поставил съежившуюся Женевьеву прямо перед собой.
— Так-так, — задумчиво произнес капер, не без интереса рассматривая «юнгу». — Кажется, ничто и ничему не способно тебя научить, не так ли? — Еще крепче сжав руку, Доминик приподнял Женевьеву за воротник так, что ей пришлось встать на цыпочки.
Судорожно сглотнув, она пожалела о том, что ее не бросили за борт, к добрым дельфинам. Казалось, повисшей над кораблем мертвой тишине не будет конца. Куда-то исчезло все, кроме пронзительной бирюзы этих строго мерцающих глаз, безоблачного неба и гладкой поверхности моря.
— Если руководствоваться здравым смыслом, я должен был бы отдать тебя им на растерзание и отвернуться, чтобы ничего не видеть, — наконец произнес спокойно Доминик, однако Женевьеве показалось, что в мертвой тишине его голос гремел оглушительно. — Ты можешь привести хоть один довод против того, чтобы я именно так и поступил? — Новый рывок вверх был как вопросительный знак в конце фразы.
Женевьева заставила себя взглянуть капитану прямо в глаза, однако горло так перехватило, что она не могла произнести ни слова. Но в глазах ее читалась та самая убежденность, которая, во-первых, подвигла ее на столь отчаянное предприятие, а во-вторых, позволила вынести все, что произошло с ней за последние несколько дней. И это Женевьеву спасло. Начни она умолять, плакать, оправдываться, не сумей спрятать своего страха, — разъяренный пират, наверное, бросил бы ее на произвол судьбы.
Делакруа долго смотрел на «юнгу», потом, склонив голову, произнес:
— Ладно, дам тебе шанс. — И Доминик взглянул мимо нее на боцмана, стоявшего все еще неподвижно и удивлявшегося тому, как это он мог так вляпаться, а главное, понимая, какую несет ответственность за случившееся. — Вам, боцман, придется обойтись без юнги, быть может, это заставит вас в будущем лучше проверять кандидатов в матросы.
Месье улыбался, голос его звучал ласково, интонация была вопросительной, но все это не могло обмануть бывалого боцмана. Он пробормотал что-то нечленораздельное и нырнул вниз по лестнице.
Доминик, все еще одной рукой держа Женевьеву за воротник, другой схватил за пояс и потащил так, что ее каблуки лишь скребли по доскам пола. Под изумленными взглядами капер стащил «юнгу» по лестнице и унизительно проволок сквозь толпу матросов.
Когда дверь с треском распахнулась, Сайлас, полировавший стол из вишневого дерева в каюте хозяина, встревоженно поднял голову и замер. В последние дни он почти не замечал новичка-юнгу. Теперь, уставившись на хрупкую фигурку, которую держал хозяин, начал узнавать ее и только присвистнул.
— Выйди, Сайлас, — приказал Доминик.
— Да, месье. — Матрос схватил тряпку и выбежал из каюты, тихо закрыв за собой дверь и стараясь не слышать того, что за ней происходило.
Глава 13
Щелкнул замок, в каюте повисла тишина. Доминик отпустил воротник куртки и, медленно пройдя в другой конец комнаты, подошел к секретеру, стоявшему под иллюминатором. Несколько долгих минут он быстро делал какие-то подсчеты на листке бумаги и был так поглощен своим занятием, что, казалось, вовсе позабыл о неподвижной Женевьеве, застывшей посредине каюты перед столом.
Женевьева терзалась неопределенностью своего положения, но ей, однако, ничего не оставалось делать, кроме как безропотно стоять на месте. Ей казалось совершенно невозможным даже подойти к стулу и сесть, хотя и не могла объяснить почему. Поэтому она сосредоточенно уставилась на обшивку стены, словно пытаясь в ее затейливом узоре разгадать вечную тайну бытия.
— Итак, — вдруг сказал совершенно обыденным тоном Доминик, — ты решила вступить в братство пиратов, как я понимаю.
Он неспешно подошел к столу и сел с противоположной его стороны, не без любопытства глядя на Женевьеву. Спокойствие Доминика, однако, ее не обмануло — она, сохраняя осторожность, предусмотрительно продолжала молчать. Делакруа сцепил руки на затылке, откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу. Солнечные лучи пересекали сложный узор ковра и деревянных стенных панелей. Из-за двери и из открытого иллюминатора доносились обычные звуки корабельной жизни, но они, казалось, не имели никакого отношения к пропитанному зловещим ожиданием замкнутому пространству, в котором сейчас находились двое.
— Однако в твоем плане есть один серьезный недочет, — продолжал Доминик все тем же бесстрастным тоном. — На «Танцовщице» никогда не бывает балласта.
Делакруа вежливо улыбнулся, и Женевьева почувствовала, как взмокли волосы у нее на затылке. Она много раз воображала себе эту сцену, знала, что будет испытывать страх, знала, что придется оправдываться, подлизываться, но и помыслить не могла о ситуации, в которой ей нечего будет сказать. Ей, гордой Женевьеве Латур, пришлось стоять молча, словно кролик перед лисой, в ожидании, когда Доминик — автор этого действа — решит выпустить на сцену то ужасное, что — она это чувствовала — уже изготовилось к прыжку.
— Итак, что ты можешь делать, Женевьева, чтобы оказаться полезным членом экипажа? — с той же вежливой улыбкой задал вопрос Доминик. — Обязанности юнги, кажется, показались тебе несколько рискованными и, похоже, не слишком понравились. — Летящие брови вопросительно поднялись. — К тому же я не могу каждые пять минут отвлекаться, чтобы спасать тебя. Может быть, ты умеешь готовить еду? — Бирюзовый взгляд стал задумчив.
Покачав головой, Женевьева сдержанно ответила:
— Я никогда не пробовала.
— Ну разумеется, нет, — тут же подхватил Доминик. — Трудно ожидать, чтобы эти нежные креольские ручки…
— ..скребли палубу последние три дня, — перебила Женевьева, не в силах больше переносить холодное презрение, сквозившее в голосе и взгляде Делакруа. — Но если ты хочешь, чтобы я стряпала, я научусь.