Она продолжала гладить Данте по густым, мягким волосам, а заметив, что его подбородок зарос щетиной, осторожно провела по ней ладонью, наслаждаясь колкостью. Она так увлеклась ощущением его тела под своей рукой, что поначалу трепет в животе остался незамеченным. Но когда это произошло снова, она поняла, что это не просто урчание в животе или попкорн, тревожащий желудок. Ещё одно слабое движение заставило её затаить дыхание и выпрямиться.
Её движение разбудило Данте, который теперь с тревогой смотрел на неё.
— Что случилось? — спросил он, мгновенно насторожившись. — Всё в порядке?
— Я думаю, ребёнок двигается, — едва слышно, будто громкий звук мог испугать ребёнка и остановит его движение, сказала Клео.
— Да? Ты уверена?
— Да! О Боже, он снова это сделал.
Данте сел и пристально посмотрел на её живот. Клео потянулась к его руке и положила её туда, где почувствовала движение. Его рука была такой большой, что почти полностью накрыла живот.
— Ой. Ты это почувствовал?
— Нет, — сказал он и расстроенно покачал головой.
— Он очень слабый. Может быть, ты пока не можешь это чувствовать.
— Он всё ещё двигается?
На мгновение Клео замерла, потом покачала головой.
— Нет, думаю, он остановился.
Данте выглядел таким разочарованным, что она накрыла ладонью его руку, всё ещё лежащую на её животе.
— Я обязательно скажу, когда он снова начнёт двигаться, — пообещала она, и он быстро кивнул.
Она убрала руку, и Данте тоже хотел убрать свою, и в этот момент нежное трепетание вернулось. На этот раз он почувствовал и посмотрел на неё.
— Черт! — выдохнул он.
— Язык, Данте, — предупредила она со слезами на глазах и волнением в голосе. — В комнате ребёнок.
— Прости, — прошептал он, затем наклонился и застыл в дюйме от её живота. — Извини, pequeño (прим. исп.: малыш, ребёнок, дитя), не слушай папину ругань, ладно?
Почти одновременно они поняли, что он произнёс слово «папа». Данте замер, встретившись с Клео взглядом.
Она не знала, что сказать.
«Что это значит? Насколько активно он хочет участвовать в жизни ребёнка?»
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Данте, меняя тему, но крепко держа руку на её животе. — Когда он двигается? Это больно?
— Странно. Немного похоже на расстройство желудка. Не больно или что-то в этом роде, похоже на урчание. Сначала я даже не поняла, что происходит.
— Удивительно, — сказал он, голосом полным благоговения и чего-то нового.
Он снова уставился на её живот, явно надеясь, что ребёнок ещё немного пошевелится.
— Думаю, на сегодня он закончил, — мягко сказала Клео, и его глаза затуманились от разочарования.
— Спасибо, что поделилась этим со мной, dulzura, — сказал Данте, неохотно убрав руку с живота.
Она улыбнулась и снова сосредоточилась на фильме, который всё ещё шёл, пока они восхищались маленькой жизнью, что создали вдвоем.
Данте снова поднял ноги на кофейный столик и скрестил руки на груди, контакт между ними поддерживался случайными прикосновениями.
— Так тебе нравится преподавать? — спросил он минут через десять, пока они смотрели как Рипли пробирается сквозь толпу уродливых инопланетян.
— Я нахожу это весьма полезным, — ответила она. — Дети талантливы и полны энтузиазма. Они напоминают меня в этом возрасте. Я была одержима танцами. Каждый день ждала, когда закончится школа, чтобы пойти на уроки танцев, а дома тратила всё своё время на отработку поворотов у зеркала, пока бабушка не заставляла меня заняться домашними делами. Я так обижалась на неё за это.
Она услышала печаль в своём голосе, и по тому, как изменился язык его тела, поняла, что Данте это заметил.
— Они хотели лучшего для меня и Люка.
— Где ваши родители?
— Я никогда не знала отца. Люк немного помнит его, но никогда не говорит об этом человеке. Наша мать оставила нас у своих родителей — в большом доме, в котором живёт Люк — когда нам было пять и десять. Сказала, что это всего лишь на каникулы, но так и не вернулась. Я слышала как бабушка спорила с ней по телефону, вскоре после того, как она нас оставила. В течение многих лет я верила, что мама не вернулась из-за того, что бабушка прогнала её.