— София, я не могу… я не знаю, зачем ему это делать. Почему он заставил тебя пообещать что-то настолько ужасное? Но я не могу поверить, что если бы он знал, то заставил бы тебя пройти через это. — Она замолкает, потирая руками ноги и переводя взгляд с одного на другого. — София, если он вернется с конклава живым, ты должна сказать ему. Ты должна довериться ему в этом. Верь, что он поступит правильно. — Она смотрит на Анну. — Ты не согласна?
— Как ни странно, я согласна. — Ана смотрит на меня с того места, где она лежит на диване, осторожно приподняв ноги. — Я думаю, Лука любит тебя. Я просто думаю, что он, блядь, не знает, как лучше тебе сказать. Так что, возможно, это станет вашим мостом обратно друг к другу.
— Я тоже так думаю, — тихо говорит Катерина.
Я сижу между двумя женщинами, одна из которых погрязла в горе из-за своей семьи, другая из-за жизни, которую она потеряла из-за ныне покойного мужа другой. Я тоже чувствую, что балансирую на грани. Единственное, что удерживает меня от падения, это тот факт, что я на самом деле не знаю, мертв Лука или нет. У меня есть надежда. Надеюсь, что он все еще жив, надеюсь, что он вернется домой, надеюсь, что мы сможем все это исправить. Надеюсь, что он будет рад нашему ребенку.
Это не так уж много. Но раньше это помогало мне держаться.
Я поднимаю глаза и вижу, как Рауль и трое его людей несут на носилках завернутое в саван тело Франко. Катерина наблюдает за ними, ее лицо бледное и неподвижное, глаза ясные. Она не проронила ни слезинки, и я не могу ее винить. Но я чувствую, как у меня скручивает живот от страха, потому что слишком легко представить моего собственного мужа под таким саваном, которого несут обратно ко мне.
Просто вернись домой, Лука. Пожалуйста, вернись домой любимый.
ЛУКА
Поначалу я почти уверен, что свет надо мной, это пресловутый свет в конце туннеля. А потом мои глаза открываются немного шире, и я понимаю, что это флуоресцентные лампы больницы.
Каким-то образом я жив.
Это становится шоком. Я действительно верил, что это конец пути, что последнее, что я когда-либо увижу, это пестрый гостиничный ковер перед моими глазами. Но я слышу гудки аппаратов, чувствую острую боль в боку, когда двигаюсь. Я без рубашки, мой бок обмотан марлей, и я чувствую, что мне требуется некоторое усилие, чтобы глубоко дышать.
— Почти уверен, что там что-то сильно испортилось, — бормочу я себе под нос, глядя на ушибленную плоть под марлей.
— Ты точно облажался, — произносит глубокий голос с ирландским акцентом рядом со мной, и я сильно вздрагиваю, мое зрение полностью проясняется, когда я становлюсь полностью внимательным.
Колин Макгрегор сидит рядом с моей кроватью с пистолетом в руке.
— Позор, — говорит он, качая головой. — Раньше я стрелял лучше, чем сейчас. Но ты знаешь, старость и все такое. Это касается всех нас.
— Что случилось… — хриплю я, у меня так пересохло в горле и во рту, что я едва могу говорить. — Виктор…
— Боюсь, я тоже отправил его в больницу, но он еще не совсем умер. Я скоро нанесу ему визит, не волнуйся, парень. Его труп уйдет на глубину шести футов, как только они смогут его похоронить.
— Лиам? — Я испытываю острый укол беспокойства за мальчика, который был достаточно храбр, чтобы противостоять своему отцу на глазах у всех.
— Да, ему полагается хорошая взбучка. Но я не из тех, кто убивает собственную плоть и кровь. — Он наклоняется вперед, все еще небрежно держа пистолет в руке. — В любом случае, сначала мне нужно закончить с другими отметками. Ты, например, Лука Романо. — Он улыбается, и при этом его постаревшее лицо морщится. — Честно говоря, я не уверен, что делать с твоей женой. Я слышал, она прямо вскружила тебе голову этой сладкой штучкой у себя между ног. Так что, может быть, я попробую, прежде чем прикончу ее, а? Или, может быть, мне следует оставить ее себе. Симпатичный маленький аксессуар, который согреет мою постель, когда мне захочется, чтобы в моей постели был кто-то еще, кроме старушки?
— Не смей, блядь, трогать Софию, — шиплю я. — Клянусь богом, Колин Макгрегор.
— Да, поклянись ему. — Он встает, крепче сжимая пистолет. — Ты достаточно скоро с ним познакомишься.
Я чувствую холодную пустоту страха в своем животе, несмотря на всю свою браваду. Однажды я увернулся от пули, но теперь. Он слишком близко, и больше ничего его не отвлекает. Он, один уверенный в себе, и я знаю, что мое время пришло.
Как говорится, твой номер выпал. И я думаю, что мне все-таки не удастся сказать главные слова Софии.