Большая рука Дженсена касается моей щеки, обращая мой взгляд на него. Он теплый, несмотря на отсутствие одежды, и я утыкаюсь в его прикосновение.
Он прикасается губами к моему лбу, удивляя меня этим нежным жестом. Мой желудок сжимается от чувства тревоги.
— Стой здесь, вот так, — шепчет он. — Я хочу сфотографировать тебя с восходом солнца.
Я делаю, как он говорит, и остаюсь на месте. Ветер подхватывает мои волосы, развевая их, но я остаюсь неподвижной, позволяя ему сделать снимок. Он отступает от меня на шаг и стягивает одеяло с плеч, открывая его посередине, достаточно демонстрируя мою глубокую ложбинку. Я наблюдаю за ним, пока он, плавно обернув пальцы вокруг камеры, делает несколько шагов назад и фотографирует.
— Сбрось одеяло, — отзывается Дженсен.
Здесь холодно, и мы на освещённом солнцем балконе, где любой может нас увидеть, если проснется в это время, но я даже не собираюсь с ним спорить. Я расслабляю захват, и одеяло падает на мои ноги, накрывая онемевшие пальцы.
Он нажимает на кнопку ещё несколько раз, после чего убирает её за дверь. Когда он смотрит на меня, его глаза сверкают. Я не знаю, это солнце отражается в них или страсть, заставляет их гореть так ярко.
Он подходит ко мне. Обнимает и тянет вниз, укладывая на одеяло. Любой из его соседей может выглянуть в окно и увидеть, как он ложится на меня. Увидеть, как он раскрывает меня, располагаясь между моих ног. Быть свидетелем того, как он глубоко погружает в меня свой член. Кто угодно может нас заметить.
Он задаёт медленный, нежный темп, так сильно отличающийся от всех тех раз, когда мы были вместе. Даже когда он сильно сжимает мою грудь, покусывает шею, прижимает мои руки к каменной твердой поверхности под нами — даже с вероятностью посторонних наблюдателей — это ощущается определенно необычно.
Он скользит пальцами вниз, сжимает и массирует мою грудь, описывая маленькие нежные круги у затвердевшего соска. Это постепенно приближает меня к моему освобождению, но когда я достигаю его, сила, с которой это происходит, неожиданная и удивительная. Я пронзительно выкрикиваю его имя, и он приближает свой рот к моему, поглощая мои крики экстаза.
Спустя мгновение, я чувствую, как он пульсирует внутри меня, получая собственную разрядку. Не разрывая контакта между телами, он поднимает меня вместе с одеялом и идёт в комнату, укладывает на кровать, и только потом мы разъединяемся. Он забирается на кровать и ложится рядом со мной, обвивая меня рукой за талию.
— Почему я не могу насытиться тобой? — бормочет он напротив моего плеча. Я не отвечаю. Не знаю, что ответить.
Я лежу абсолютно неподвижно, пока моё сердце бешено бьётся, ударяясь о грудную клетку. Он закрывает глаза, и его дыхание выравнивается. Я не знаю, сколько остаюсь здесь, но чувствую, что слишком долго, к тому моменту, как выскальзываю из его объятий и слезаю с кровати.
21
Дженсен
Холланд соскальзывает с моей кровати и снова, я не останавливаю её. Я молча наблюдаю, как она по очереди открывает ящики комода, ища что-то. Футболку, понимаю я, когда она достает одну и надевает через голову. Она на несколько размеров больше, чем нужно, и Холланд утопает в хлопке, но как всегда, выглядит адски сексуально. Если бы она не уходила от меня тайком — снова — я бы схватил камеру и заставил её позировать для меня.
Вместо этого, я молчу и слежу за ней. Она ни разу не взглянула в мою сторону. Ей не интересно, сплю я или нет. Если бы она это сделала, то поняла, что я смотрю прямо на неё.
Холланд останавливается в нескольких шагах от двери, и я думаю, что, возможно, она обернётся, возможно, изменит своё решение, но она наклоняется и поднимает свои разбросанные по полу туфли. А затем в мгновение ока исчезает за дверью.
Я остаюсь одиноким и истощённым в собственной постели, как и предпочитаю. Отношения сложны. Беспорядочны. Я всегда старался изо всех сил никогда не пересекать эту тонкую грань. Я не хочу быть ответственным за кого-то другого, или ещё хуже, чтобы кто-то чувствовал ответственность за меня. Мне уже известно, чем для меня всё закончится. И не пытаюсь это усложнять.
Но, тем не менее, я не могу отрицать свою хищную сторону. Ту часть меня, которая требует владеть и покорять. Независимо от того, сколько фотографий с её изображением я делаю и сколько раз подчиняю её тело, Холланд не будет моей до тех пор, пока не захочет остаться — не испытает необходимость остаться.