– Что, Роджу срочно позвонили? У него бабушка умерла? – спросил Зеб.
– Отец, – поправил Чак. – Привет. Смотри, я тебе пива принес.
Он и себе принес банку пива – чтобы показать, какой он обычный нормальный мужик.
Зеб хрюкнул, взял пиво и открутил верхушку.
– Пойду схожу в сортир, – сказал он. Оказавшись в сортире, он вылил пиво в унитаз. Пробка была вроде бы ненарушенная, но это можно подделать – вообще все, что угодно, можно подделать. Зеб не собирался ни пить, ни есть ничего из того, что побывало в руках у Чака.
Взлетать на «иглобрюхах» всегда было непросто: поднимались они на вертолетных лопастях и плавательном пузыре, но задействовать хлопающие крылья можно было только на определенной высоте, и лопасти отключить в нужный момент, не раньше и не позже, иначе топтер мог завалиться на бок и войти в штопор.
Но в этот день они взлетели без проблем. Рейс проходил как обычно – они петляли по долинам в горах Пелли, зависая там и сям на несколько минут, чтобы сбросить съедобные «бомбы» для медведей; потом отправились на высокогорные пустоши, окруженные горами Маккензи, и выполнили еще пару сбросов; пересекли старинную трассу Канол, на которой до сих пор торчали кое-где остатки телефонных столбов времен Второй мировой войны.
Топтер хорошо слушался управления. Он прекращал хлопать крыльями и зависал точно над местами сброса, люк открывался, как положено, и биомусор сыпался вниз. На последней станции кормежки два медведя – один по большей части белый, другой почти весь бурый – уже трусили к своей личной куче, завидев топтер издали; Зеб видел, как колышется на солнце их мех – словно мохнатый ковер встряхнули. Такая близость к диким зверям щекотала нервы.
Зеб развернул топтер и взял курс на юго-запад, обратно в Уайтхорс. Потом передал управление Чаку, потому что по часам была очередь Зеба отдыхать. Он лег, надул подушку, чтобы подложить под шею, и закрыл глаза, но не позволил себе задремать – Чак был уж слишком напряжен во все время полета. Это настораживало, так как заводиться ему было совершенно не с чего.
Чак сделал свой ход, когда они пролетели примерно две трети пути до первой узкой горной долины. Из-под опущенных век Зеб увидел, что Чак украдкой тянется к его бедру, а в руке зажато что-то тонкое, блестящее. Он стремительно сел и ударил Чака по трахее. Правда, недостаточно сильно – Чак ахнул, точнее даже, не ахнул, а издал трудноописуемый звук и уронил то, что держал, но тут же схватил Зеба за шею обеими руками, а Зеб его снова ударил, и, конечно, топтером все это время никто не управлял, а во время драки кто-то из них двоих, видимо, ударил рукой или ногой или локтем по пульту. Топтер сложил два из четырех крыльев, завалился на бок и рухнул вниз.
И вот поэтому Зеб сейчас сидел под деревом, пялясь на ствол. Удивительно, как четко обрисовывались кружевные края лишайника; они были светло-серые с прозеленью, а чуть более темный край образовал такой затейливый рисунок…
«Встать! – приказал Зеб сам себе. – Делай ноги отсюда!»
Но тело его не послушалось.
Припасы
Прошло много времени – во всяком случае, Зебу казалось, что прошло много времени; он словно двигался в какой-то прозрачной вязкой слизи. Он перекатился набок и с усилием встал на ноги рядом с чахлой лиственницей. Потом его стошнило. Его не мутило до этого: просто вдруг стошнило, и все.
– Многие животные так делают, – объясняет он. – В состоянии стресса. Чтобы не тратить энергию на переваривание пищи. Лишний груз.
– Тебе было холодно? – спрашивает Тоби.
У Зеба стучали зубы, он дрожал. Он снял с Чака пуховый жилет и надел поверх своего. Жилет был не сильно порван. Зеб проверил карманы, нашел мобильник Чака и камнем размолотил его в лепешку, чтобы уничтожить навигатор и всякую возможность подслушивания. Как только Зеб занес камень, телефон зазвонил; Зеб сделал титаническое усилие и не дал себе ответить на звонок, притворившись Чаком. Может быть, стоило так сделать и сказать, что Зеб мертв. Может, так он что-нибудь узнал бы. Через пару минут зазвонил его собственный телефон; он подождал, пока телефон перестанет звонить, и размолотил и его тоже.
У Чака нашлись и еще игрушки, хотя ничего особенно интересного – все это было и у самого Зеба. Складной нож, репеллент от медведей, репеллент от насекомых, сложенное одеяло из металлоткани – космические технологии для выживания – и все такое. Зебу страшно повезло – ружье на медведя, которое они всегда брали с собой на случай вынужденной посадки и нападения, вышвырнуло из кабины вместе с Чаком. Ружья на медведя были исключением из новых антиоружейных законов, потому что даже тупые бюрократы из ККБ знали: на севере, в медвежьем краю, нельзя без ружья. ККБ не любила «Медведелёт», но и не пыталась его прикрыть, хотя запросто могла бы – ей это было не сложней, чем пальцем шевельнуть. «Медведелёт» играл важную роль, даря крупицу надежды и отводя публике глаза от реального положения дел – то есть от чьих-то намерений сровнять планету бульдозером, предварительно захапав с нее все ценное. ККБ не возражала против рекламы «Медведелёта», в которой типичный чокнутый мехолюб, скаля зубы, рассказывал, до чего замечательное и благородное дело мы делаем, и пришлите-ка нам еще денег, а то все медведи, что помрут с голоду, будут у вас на совести. ККБ даже сама жертвовала «Медведелёту» деньги. Совсем давно, когда они еще строили из себя защитников общественного блага (поясняет Зеб). Как только они окончательно захватили власть, такие условности их сразу перестали волновать.