– Часа три дня. Может, пять. Черт, а может, и восемь – в это время там еще светло. Я потерял счет времени. Была середина июля, я уже говорил? Летом в тех широтах солнце почти не заходит. Вроде как приседает за горизонт, оставляя такую красивую красную каемку. И через несколько часов опять выходит. Те места южнее Северного полярного круга, но все равно так далеко на север, что там тундра: двухсотлетние ивы как растущие вбок виноградные лозы, а все цветы цветут разом, потому что лето там длиной всего недели две. Хотя в тот момент мне было не до цветов.
Он подумал, что лучше убрать Чака с глаз долой. Снова надел на него штаны и засунул тело под крыло топтера. Поменялся с ним ботинками – тем более что у Чака ботинки были лучше, и размер более-менее подходил – и высунул одну ногу наружу, пускай издали кажется, что это Зеб там лежит. Он решил, что если погибнет, ему будет комфортней существовать – во всяком случае, на ближайшее будущее.
Когда в штаб-квартире «Медведелёта» заметят, что связь с бортом потеряна, они обязательно пошлют кого-нибудь на поиски. Скорее всего, ремонтников. Те увидят, что ремонтировать уже нечего и что никто не сидит рядом с обломками, размахивая белым платочком и посылая в небо ракеты, и улетят обратно. Таков был этический принцип организации: не тратить топливо на покойников. У Матери-Природы все пойдет в дело. О погребении позаботятся медведи, волки, росомахи, вороны и иже с ними.
Но медведелётчики – не единственные, кто прилетит посмотреть. Операцию мозгового захвата Чак проводил явно не с ведома «Медведелёта»: иначе действовал бы прямо на базе, и у него были бы помощники. И от Зеба уже осталась бы только лоботомизированная шкурка, брошенная в каком-нибудь зомби-городке, где выработаны все шахты и выкачана вся нефть – ходячий труп с фальшивым паспортом и без отпечатков пальцев. Хотя, скорее всего, они и это не потрудились бы сделать – ведь Зеба и так никто не хватится.
Значит, наниматели Чака сидят не в «Медведелёте», а где-то еще. И оттуда они звонили. Но где это? В Норман-Уэллсе, в Уайтхорсе? Где угодно, лишь бы там взлетная полоса была. Зебу следовало немедленно убраться от места крушения как можно дальше и найти убежище, прикрытое с воздуха. А в практически голой тундре это не так просто.
Впрочем, безли и гризлые это умеют, хотя они крупней человека. Но у них больше опыта.
Барак
Зеб двинулся в путь. Топтер упал на пологом склоне, понижающемся к западу; на запад Зеб и направился. Он примерно представлял себе карту этого места. Жаль, что у него не было бумажной карты – в полете они всегда держали такую на коленях на случай, если откажет электронная навигация.
Идти по тундре было тяжело. Губчатая, насыщенная влагой почва со скрытыми бочагами, скользким мхом и предательскими травяными кочками. Из торфа торчали куски старинных самолетов – там стойка, здесь лопасть пропеллера. Все, что осталось от смелых пилотов двадцатого века, водивших свои кукурузники над тундрой и застигнутых туманом или порывом ветра. Зеб увидел гриб и оставил его на месте: он мало что знал о грибах, но среди них были галлюциногенные. Только этого не хватало: чтобы ему явился грибной бог, вокруг которого порхают зеленые и фиолетовые медвежата на крохотных крылышках, склабясь крохотными розовыми пастями. День и без того выдался – чистый сюр.
Медвежье ружье было заряжено, и спрей Зеб тоже держал наготове. Если случайно наскочишь на медведя, он нападает. Спрей можно использовать, лишь когда станут видны белки глаз (налитые кровью), так что нужно все делать очень быстро – распылить спрей и тут же стрелять. Если это безли, обычно так и получается. Но гризлые подстерегают в засаде и нападают со спины.
На выходе мокрого песка Зеб нашел отпечаток – левой передней лапы, а чуть дальше свежий помет. Скорее всего, они следят за ним в эту самую минуту. Они знают, что у него при себе кровавый кусок мяса, как бы аккуратно Зеб ни упаковал свою ношу – просто чуют. И его страх тоже чуют.
Ноги у него уже промокли насквозь, несмотря на суперботинки Чака. На ноге они сидели тоже совсем не так хорошо, как рассчитывал Зеб. Он живо представлял себе, как его ступни в носках превращаются в бледные, пузырчатые от водяных мозолей лепешки. Для отвлечения – от ног, от медведей, от мертвого Чака, от всего на свете – и подачи предупредительного сигнала медведям, чтобы никто ни на кого не наскочил врасплох, он запел. Эта привычка осталась у него с так называемой юности, когда он насвистывал в темноте – в очередной темноте, в которую его запирали. В темноте, во тьме, которая была рядом всегда – даже при свете.