– Только эти свиньи опять, – ответил Крозье. – Хотели подкопаться под забор в огороде. Мы направили на них прожекторы, и они убежали. Они знают, что такое пистолет-распылитель.
– Особенно после того, как одна-две пошли на бекон, – заметил Дюгонь. – Монстробекон, учитывая, что они – сплайсы. Мне все еще не по себе, когда я их ем. У них в неокортексе ткани человеческого мозга.
– Надеюсь, монстролюди Коростеля не намерены поселиться у нас, – сказала светловолосая женщина, вышедшая из саманного домика вместе с Майной. Тоби успела запомнить ее за то недолгое время, что пробыла здесь до начала похода за Амандой: женщину звали Американская Лисица. Она явно разменяла четвертый десяток, но сейчас на ней была ночная рубашка с кружавчиками по подолу, которая скорее подошла бы двенадцатилетке. Где она такую взяла? Наверное, утащила из магазина «Аппетитные голопопки» или какой-нибудь лавчонки «Все по сто долларов».
– Вы, должно быть, ужасно устали, – сказала Майна, обращаясь к Тоби.
– Не знаю, зачем вы их привели, – сказала Американская Лисица. – Такую толпу. Мы их не прокормим.
– Их и не надо кормить, – сказал Дюгонь. – Они питаются листьями, ты разве не помнишь? Так их спроектировал Коростель. Чтобы им не нужно было сельское хозяйство.
– Точно, – ответила Американская Лисица. – Ты работал над этим модулем. Я-то занималась мозгами. Лобными долями, модификацией сенсорного ввода. Я пробовала сделать их не такими скучными, но Коростель велел убрать агрессию, и даже юмор запретил. Ходячие картофелины.
– Они очень хорошие, – сказала Рен. – Женщины, во всяком случае.
– Наверняка самцы захотели с тобой спариться; они все время пытаются это делать. Главное, не заставляйте меня с ними разговаривать. Я иду обратно в постель. Спокойной ночи всем, приятного общения с картошкой. – Американская Лисица зевнула, потянулась и неторопливо ушла.
– Чего она такая злая? – спросил Дюгонь. – Она весь день сегодня такая.
– Гормоны, наверное, – ответил Крозье. – А ночнушка-то!
– Она ей явно мала, – прокомментировал Дюгонь.
– О, ты заметил!
– Может, у нее другие причины для плохого настроения, – вступилась Рен. – У женщин они иногда бывают.
– Извини, – сказал Крозье и обнял ее за плечи.
Четверо Сыновей Коростеля отделились от толпы и пошли за Американской Лисицей, раскачивая синими членами. В руках у них снова были цветы – видно, успели набрать где-то по дороге. Они запели.
– Нет! – резко крикнула Тоби, словно отдавая команду собакам. – Стойте здесь! С Джимми-Снежнычеловеком!
Как им объяснить, что они не могут наваливаться кучей на любую молодую женщину не из их племени, которая кажется им готовой к спариванию, – что икебаны, серенады и размахивание членами тут не помогут? Но мужчины уже исчезли за углом дома.
Двое Детей Коростеля, которые несли Джимми, опустили его на землю. Он обмяк, привалившись к их коленям.
– Где будет Джимми-Снежнычеловек? – спросили они. – Где мы можем помурлыкать над ним?
– Ему нужна отдельная комната, – сказала Тоби. – Мы найдем ему кровать, а потом я принесу лекарство.
– Мы пойдем с тобой. Мы будем мурлыкать.
Дети Коростеля снова подобрали Джимми, сделав стульчик из рук. Остальные столпились кругом.
– Не все сразу, – сказала Тоби. – Ему нужно, чтобы было тихо.
– Он может занять комнату Кроза, – сказала Рен. – Правда, Кроз?
– Кто это? – спросил Крозье, разглядывая Джимми. Джимми свесил голову набок, пуская слюни себе в бороду, и самозабвенно чесался чудовищно грязной пятерней сквозь розовую ткань накидки. От него отчетливо разило. – Где вы его откопали? Почему он в розовом? Какая-то балерина, бля.
– Это Джимми. Помнишь, я тебе рассказывала? Мой когдатошний бойфренд?
– Который попортил тебе жизнь? Еще в школе? Этот педофил?
– Не надо так, – заступилась Рен. – Я же не была ребенком. У него жар.
– Не уходи, не уходи! Вернись на дерево! – пробормотал Джимми.
– И ты еще за него заступаешься? После того как он тебя бросил?
– Да, это правда, но теперь он вроде как герой. Он помог спасти Аманду, ты знаешь, и чуть не погиб.
– Аманда! Я ее не вижу. Где она?
– Вон там, – Рен показала на кучку Дочерей Коростеля, окруживших Аманду – они гладили ее и тихо мурлыкали. Они расступились, чтобы пропустить Рен.
– Это Аманда? – уточнил Крозье. – Черт! Она похожа на…
– Не надо так говорить, – Рен обняла Аманду. – Завтра она будет выглядеть гораздо лучше. Через неделю уж точно.
Аманда заплакала.
– Ее нет, – пробормотал Джимми. – Она улетела. Свиноиды.
– Бр-р-р. Жуть какая, – сказал Крозье.
– Кроз, кругом вообще сплошная жуть.
– А, ну ладно, извини. Моя вахта почти кончилась. Давай мы с тобой…
– Я думаю, что должна помочь Тоби, – сказала Рен. – Во всяком случае, сейчас.
– Похоже, мне придется спать на земле, раз этот дебил занял мою кровать.
– Кроз, ну когда ты уже повзрослеешь?
«Только этого нам не хватало, – подумала Тоби. – Размолвки юных влюбленных».
Джимми внесли в отсек Кроза и положили на кровать. Тоби принесла с кухни фонарики и попросила Рен и двух Дочерей Коростеля их держать. Потом отыскала свою аптечку на полке, куда положила ее перед уходом на поиски Аманды.
Она сделала для Джимми все, что могла: обмыла его губкой, чтобы убрать основную грязь; помазала медом неглубокие порезы; дала выпить грибного эликсира, чтобы помочь организму бороться с инфекцией. Потом Ива и Мак – от боли и для сна, восстанавливающего силы. И маленькие серые опарыши на рану в ноге – чтобы сглодали гниющую плоть. Судя по запаху раны, для опарышей было самое время.
– Что это такое? – спросила одна из Дочерей Коростеля, та, что повыше. – Зачем ты кладешь этих маленьких животных на Джимми-Снежнычеловека? Они его едят?
– Щекотно, – произнес Джимми. Глаза у него полузакрылись – Мак действовал.
– Их послала Орикс, – ответила Тоби. Похоже, это был удачный ответ, потому что женщины заулыбались. – Они называются опарыши. Они едят его боль.
– А какая на вкус боль, о Тоби?
– А нам тоже надо есть боль?
– Если мы съедим боль, это поможет Джимми-Снежнычеловеку?
– Боль очень плохо пахнет. А вкус у нее хороший?
Надо избегать метафор.
– Боль хороша на вкус только для опарышей. Нет, вам не надо есть боль.
– Он поправится? – спросила Рен. – У него не гангрена?
– Надеюсь, что нет, – сказала Тоби. Дочери Коростеля положили ладони на Джимми и принялись мурлыкать.
– Падает, – пробормотал Джимми. – Бабочка. Ее больше нет.
Рен склонилась над ним, отвела волосы со лба.
– Спи, Джимми. Мы тебя любим.
Саманный дом
Утро
Тоби снится, что она лежит в узкой детской кровати, у себя дома. На подушке рядом с ней плюшевые звери – лев и косматый медведь, у которого в животе играет песенка. На письменном столе – древняя свинья-копилка, планшет, на котором Тоби делает уроки, фломастеры и мобильник в чехле с рисунком из ромашек. Из кухни доносится голос матери – она что-то говорит отцу, и голос отца, который ей отвечает. И запах жарящейся яичницы.
Во сне внутри сна Тоби снятся животные. Свинья, но с шестью ногами. Другое животное похоже на кошку, но глаза у него фасеточные, как у мухи. И медведь, но с копытами. Животные не дружелюбны, но и не враждебны. В городе снаружи начинается пожар, Тоби чувствует запах гари. Воздух наполняется страхом. «Где он, где он…» – произносит голос, словно колокол звонит. Животные по очереди подходят к ней и лижут ее теплыми, шершавыми языками.
На грани дремы и яви Тоби цепляется за уходящий сон: горящий город и вестники, посланные ее предупредить. О том, что мир полностью переменился; о том, что все привычное давно умерло; и все, что она когда-то любила, унесено потоком.
Как говаривал Адам Первый: «Рок Содома стремительно приближается. Не поддавайтесь жалости. Избегайте судьбы соляного столпа. Не оглядывайтесь».
Она просыпается и обнаруживает, что ее ногу лижет париковца, рыжая. Длинные человеческие волосы заплетены в косички, и на каждой бантик – видно, среди Беззумных Аддамов нашлась сентиментальная душа. Овца как-то выбралась из загона, где их держат.