– Пошла вон. – Тоби незло отпихивает овцу ногой. Та дарит ей взгляд, полный безмозглого упрека, – париковцы не слишком умны – и, цокая копытами, выходит в дверной проем. «Нам вообще-то не помешали бы двери», – думает Тоби.
Утренний свет просачивается через кусок тряпки, которым завешено окно в тщетной попытке уберечься от комаров. Вот если бы найти где-нибудь сетку! Но сперва придется установить оконные рамы – саманный дом вообще не приспособлен для жизни, это парковое здание, которое раньше использовалось для праздников под открытым небом и ярмарок. А сейчас они живут в нем, потому что тут безопасно. Дом находится вдали от городской разрухи – пустынных улиц, случайных пожаров от закоротившей проводки и потопов от зарытых под землю рек, которые уже переполняют свои русла, потому что все насосы отказали. На саманный дом не свалится рухнувшее высотное здание, а поскольку сам дом всего в один этаж высотой, он не обрушится внутрь себя.
Тоби выпутывается из простыни, влажной от утренней росы, и вытягивает руки, пробуя, нет ли растяжений и хорошо ли гнутся суставы. Она совершенно измотана – до такой степени, что ей даже не хочется вставать. Слишком устала, слишком разочарована и сердита на себя из-за вчерашней неудачи у ночного костра. Что она скажет Зебу, когда он вернется? Если, конечно, он вернется. Он изобретателен, но все же уязвим.
Остается только надеяться, что вылазка Зеба будет более успешной, чем экспедиция самой Тоби. Очень возможно, что часть вертоградарей выжила: если кто и смог пережить пандемию, убившую почти всех, это именно они. Все годы, пока Тоби жила с вертоградарями – сперва гостьей, потом подмастерьем, потом Евой, носительницей власти, – они готовились к этой катастрофе. Они строили тайные убежища и создавали там запасы провизии: мед, сушеные грибы и соевые бобы, шиповник, бузинный взвар, разные домашние закатки. Семена – посеять в новом, очищенном от скверны мире, который, как они верили, грядет. Может быть, вертоградари пересидели чуму в одном из этих убежищ – Араратов, которые, как они надеялись, будут безопасным укрытием на время того, что они называли Безводным Потопом. После случая с Ноем Бог обещал, что больше не будет заливать Землю водой, но, учитывая греховность мира, что-то Ему непременно придется сделать – такова была цепочка их рассуждений. Но где же Зеб будет их искать в развалинах города? Откуда хотя бы начинать?
«Представь воочию свое самое сильное желание, и оно воплотится», – говорили вертоградари. Но это не всегда срабатывает, а иногда срабатывает не совсем так, как ожидалось. Самое сильное желание Тоби – чтобы Зеб вернулся целым и невредимым, но если он вернется, она вынуждена будет считаться с тем, что она для него нейтральна. Никаких эмоций, ничего сексуального. Никаких рюшечек. Доверенный товарищ, надежный соратник. Старая добрая Тоби, на нее всегда можно положиться. И всё.
И ей придется рассказать ему о своей неудаче. «Я повела себя как идиотка. Был праздник святой Юлианы, и у меня не поднялась рука их убить. Они убежали. И забрали распылитель». Она не будет нюнить, не будет плакать, не будет искать себе оправданий. Зеб не станет ее долго ругать, но разочаруется в ней.
Тоби словно услышала Адама Первого. «Не будь чересчур сурова к себе, – говорил он, сияя терпеливыми голубыми глазами. – Мы все ошибаемся». «Верно, – ответила ему Тоби через годы, – но некоторые ошибки смертельнее других». Если Зеба убьет кто-то из больболистов, то виновата в этом будет она. Дура, дура, дура. Ее тянет побиться головой о стену саманного дома.
Остается лишь надеяться, что больболисты достаточно напуганы и убегут подальше. Но что если они вернутся? Им понадобится еда. Они могут найти некое подобие еды в брошенных домах и магазинах – то, что не заплесневело, не съедено крысами и не разграблено за истекшие месяцы. Они могут даже подстрелить какое-нибудь животное – скунота, зеленого кролика, львагнца, – но потом у них кончатся батареи для пистолетов-распылителей, и им понадобятся новые.
Они знают, что у Беззумных Аддамов в саманном доме батареи есть. Рано или поздно они решат атаковать и выберут самое уязвимое место: схватят ребенка из Детей Коростеля и предложат меняться, как раньше предлагали меняться на Аманду. Они потребуют пистолеты-распылители и батареи к ним, и еще парочку молодых женщин в придачу – Рен, или Голубянку, или Белую Осоку, или Американскую Лисицу. Не Аманду – ее они уже списали со счетов. Или женщину из Детей Коростеля в течке – почему бы нет? Для них это будет новинка – женщина с ярко-синим пахом; собеседники из Детей Коростеля так себе, но на это больболистам наплевать. И ружье Тоби они тоже потребуют.
Дети Коростеля решат, что это всего лишь просьба поделиться. «Им нужна ваша палка? Они будут ей рады? Почему ты не хочешь дать им палку, о Тоби?» Как объяснить, что нельзя давать убийцам орудие убийства? Детям Коростеля недоступно само понятие убийства – они так доверчивы. Они даже не представляют, что их можно изнасиловать («Что такое изнасиловать?»), или перерезать им горло («О Тоби, зачем?»), или выпотрошить их и съесть их почки («Но ведь Орикс этого не допустит!»).
А если бы Дети Коростеля тогда не развязали узлы? Что собиралась делать Тоби? Отконвоировать больболистов назад в саманный дом и держать взаперти, пока не вернется Зеб, чтобы взять дело в свои руки и выполнить необходимую операцию?
Он бы устроил нечто вроде разбирательства для вида. Потом – двойное повешение. А может, пропустил бы формальности и попросту треснул обоих лопатой по голове, приговаривая: «К чему зря тратить веревку?» Конечный результат был бы тот же, как если бы Тоби прикончила обоих на месте, прямо тогда, у костра.
Ну, хватит пережевывать неприятности. Уже утро. Хватит грезить о том, как Зеб решительно берет на себя роль лидера и делает за Тоби ее работу. Нужно встать, выйти на улицу, присоединиться к остальным. Исправить неисправимое, починить то, что починить нельзя, пристрелить кого надо. Удерживать крепость.
Завтрак
Тоби спускает ноги с кровати, ставит их на пол, встает. Мышцы болят, кожа – как наждачная бумага, но когда встанешь, это уже меньше чувствуется.
Она выбирает из нескольких простыней, лежащих у нее на полке, одну – сиреневую, в синюю крапинку. В каждом отсеке целая стопка этих простыней, как когда-то полотенец в отелях. Розовая накидка Тоби из салона «НоваТы» вся в лохмотьях и, вероятно, заражена тем, что перешло на нее от Джимми; надо будет ее сжечь. Когда руки дойдут, Тоби сошьет несколько простыней вместе, сделает дырки для рук и что-нибудь вроде капюшона от солнца. Но пока что она драпируется в сиреневую простыню, наподобие тоги.
Простыней им хватает. Беззумные Аддамы восторгли большой запас из разрушенных городских зданий. Еще у них есть штаны и рубахи для тяжелой работы. Но в простынях прохладней, и они безразмерные, поэтому Беззумные Аддамы предпочитают именно их. Когда простыни кончатся, надо будет придумать что-нибудь другое, но запаса хватит еще на много лет. Может, они и сами столько не проживут.
Ей нужно зеркало. Без зеркала никак не понять, насколько она страшная. Может, получится добавить зеркала в следующий список для восторгания. И зубные щетки тоже.
Тоби взваливает на плечо рюкзак с целебными припасами: опарыши, мед, грибной эликсир, Ива и Мак. Первым делом надо обиходить Джимми – если он еще жив, конечно. Но только после завтрака: на пустой желудок Тоби не вынесет наступающего дня и тем более – неизбежных манипуляций с гноящейся ногой Джимми. Тоби берет ружье и делает шаг наружу, в палящий утренний свет.
Еще рано, но солнце уже раскалено добела. Тоби накидывает на голову край простыни для защиты от солнечных лучей и оглядывает двор саманного дома. Рыжеволосая париковца все еще на свободе – сейчас она, жуя листья кудзу, разглядывает сквозь забор овощи на огородных грядках. Ее подружки что-то блеют ей из загона: серебряные, голубые, зеленые и розовые париковцы, брюнетки и блондинки, полный спектр. «Не парик, а париковца! Живые, натуральные волосы!» – так говорилось в давнишней рекламе, когда париковец только что вывели.