Затем во второй тысяче лет мы видим Христианский импульс вливающийся в Духовное развитие, постепенно поглощающий Греческий и объединяющий себя с ним. Всецелое второй тысячи лет проходило таким образом, что мощный Христианский импульс объединил себя со всем, что перешло из Греции как живущая традиция и жизнь. Так мы видим Греческую мудрость, Греческое чувство и Греческое искусство медленно и постепенно объединяющимися органически с импульсом Христа. Таким образом вторая тысяча лет проходила свой путь. Затем в третьей тысяче лет начинается культивирование личности. Мы можем сказать, что мы можем видеть в третьей тысяче лет как отлично ощущается Греческое влияние. Мы видим это, когда мы рассматриваем таких художников как Рафаэль, Михаил Ангелий и Леонардо да Винчи. В третьей тысяче лет Греческое влияние более не воздействует совместно с Христианством, как оно делало в культуре во второй тысяче лет; не как нечто исторически великое, не как нечто измышленное внешне было Греческое влияние ощущаемо в течение второй тысячи лет. Однако в третьей тысяче мы имеем поворот в установочных целей Греческого. Мы видим как Леонардо да Винчи, Михаил Ангелий и Рафаэль позволили себе быть подверженными влияниям великих творений искусства, которые были затем обнаружены; мы видим Греческое влияние становящимся все более и более поглощенным. Оно было поглощено бессознательно в течение второй тысячи лет, но в третьем тысячелетии оно было принято все более и более сознательно. Примером того, как это Греческое влияние становилось распознаваемым в глазах мира, должно быть обнаружено в фигуре философа Томаса Аквинаса; и как он был вынужден объединить то, что изливалось из Христианской философии с философией Аристотеля. Здесь Греческое влияние было поглощено сознательно и объединено с Христианством в философской форме; как и в случае Рафаэля, Михаила Ангелия и Леонардо да Винчи в форме искусства. Такое всецелое движение мысли возвышается до Духовной жизни и даже принимает форму определенной религиозной оппозиции в случае Джиордано Бруно и Галилео. Не смотря на все это, мы обнаружим где угодно Греческие идеи и концепции, особенно о природе, плодоносящие снова; имеется сознательное поглощение Греческого влияния, однако это не идет назад далее за Греческий век. В каждой Душе, не только в более знающей или более высоко обученной, но в каждой Душе вплоть до наипростейшей, Духовная жизнь распространена широко и обитает в тех, в ком Греческое и Христианское влияние объединены сознательно. Из университетства вплоть до крестьянской хижины Греческие идеи обнаруживаются объединенными с Христианством.
Теперь, в девятнадцатом веке появляется нечто особенное, что нуждается в Антропософии, чтобы объяснить это. Тут мы видим в одном единственном примере, что могущественные силы находятся в действии. Когда замечательная поэма Бхагавад Гита впервые стала известной в Европе, определенные значительные мыслители были восхищены величием поэмы, ее глубоким содержанием; и никогда не должно быть забыто, что такой вдумчивый Дух как Вильям фон Хумбольд, когда он ознакомился с ней, сказал, что это была самая глубочайшая философская поэма, которая когда-либо завладевала его вниманием; и он сделал прекрасное замечание, что это стоило того, чтобы иметь возможность дорасти до такого возраста как он, чтобы иметь возможность ознакомится с Бхагавад Гита, великой Духовной песней, которая звучит из изначальных священных времен Восточной древности. Что за чудесная вещь, что медленно, хотя возможно и не так привлекательно все еще для широких кругов, так много из Восточной древности было излито в девятнадцатое столетие посредством Бхагавад Гита. Ибо это не является подобным другим писаниям, которые перешли из древнего Востока, которые провозглашают Восточные мысли и чувства с той или иной точки зрения. В Бхагавад Гита нам противостоит нечто, о чем мы можем сказать, что это есть объединенное течение всех различных точек зрения Восточной мысли, чувства и восприятия. Это есть то, что делает ее такой значительной.