Он стоял там, как идиот, под дождем, в телефонной будке, возле дома. Он только что сплавил дочь. И тут же подумал о матери. Возможно, он прогнал дочь, потому что слишком много думал о матери. И вот бежит под дождем до телефонной будки, оттуда звонит Сесилии, и все такое, здесь угадать нетрудно, после Бетховена, что бы ей предложить? Нет, до чего ж он смешон.
У вас тоже буря? спрашивает он. Я спрашиваю потому, что она может быть здесь, у меня, но не у вас. Кстати, меня бы это не удивило. У вас никогда не бывает бури, это было бы слишком красиво. Что вы сказали? спохватывается Сесилия.
Она устроилась на кровати с Вилли Шекспиром, «Виндзорские насмешницы», весьма забавно, потом почитает «Как вам это понравится», подоткнув подушку под спину, спокойно, у лампы, прильнувшей к радиобудильнику, настроенному на «Франс Мюзик», в джазовый час, почему бы и нет? Она подумает о нем, немного, чуть-чуть, лишь чтобы осознать, что она думает о нем, а он думает о ней, это ведь совершенно безвредно, так чувствуешь себя не такой одинокой, затем вновь погрузится в «Как вам это понравится» и неминуемо натолкнется на знаменитую реплику, говоря себе: Хм, я и забыла, что это отсюда. Я спрашиваю: У вас тоже буря?
Да-да, здесь тоже, отвечает Сесилия, бушует, вы слышите? Да-да, слышу, говорит Премини, но слышу скорее, что бушует здесь, как я, по-вашему, могу слышать, что бушует у вас там? Хотя да, может бушевать и у вас, но не в то же самое время, молния у меня, гром у вас. Что? спрашивает Сесилия.
Ладно, значит, вы не хотите приехать, говорит Премини, вам явно это не доставляет удовольствия. Да нет же, это доставляет мне удовольствие, мой милый Базиль, отвечает Сесилия. Ах вот как, значит, приедете? Нет, я хочу лишь сказать, мне доставляет удовольствие то, что вы мне предлагаете это, отвечает Сесилия.
Это все начинает Премини доставать. Это доставляет ей удовольствие или не доставляет удовольствия. Если ей приятно, что я предлагаю, то ей должно быть приятно и принять мое предложение. Иначе какая-то фигня получается. Вот ведь манера. Скорее она не хочет светиться. Ее смущает, что могут подумать. Ну и пусть.
Вы хотя бы уже плавали? спрашивает он. Нет, отвечает Сесилия. Хотя да, но очень давно, мне было сколько? семнадцать, подруга постарше подбила ее провести запоздалые каникулы, в начале октября, с каким-то франко-английским клубом путешествий, судно отходит от пристани, гавань отдаляется, город, земля, одиночество в море, белый след, под ней глубина, вода, вся эта вода, повсюду, она испытывает огромное облегчение, когда встречается другое судно; к счастью, суда плывут не так быстро, и вы успеваете посмотреть, как проплываете мимо, безмолвно крикнуть: Эй, понадеяться на спасение душ и даже поймать себя на мысли, что подаете знаки, не пошевелив при этом даже мизинцем, который даже не вздрогнул, гостиница была почти пустой, абсолютное одиночество на пляже, ветер с песком, желание всунуть в себя два пальца и выть, вечера на террасе, единственный англичанин, который ей нравился, надирался пастисом «Казанис», вдрызг пьяный танцевал в одиночку, к перилам спиной, в итоге все же свалился, на следующий день уплывали обратно, ночью, приличных кушеток не было вовсе, только пластмасса, я заснула, прижавшись щекой, а проснувшись, обнаружила, что половина лица вся в прыщах, кстати, в субботу утром, невероятно, надо вызвать кого-то почистить ковер, он вроде бы чистый, но как-то я отодвинула кресло, и когда увидела цвет, я имею в виду, изначальный цвет ковра, я сказала себе, это просто невероятно, неужели у меня такая грязь, алло?
Сейчас отключится, говорит Премини, у меня больше нет монет. Ладно, давайте. Пристань, в одиннадцать. Вы слышите? Я буду вас ждать. Придете или же нет, как хотите, мне плевать. Нет, не в воскресенье. В воскресенье я в монастыре.
1.14
Ту-у-у-ту-у-у, гудит туманный горн теплохода. Тумана нет, ясно, солнечно, жарко. Одиннадцать часов утра. Лопасти теплохода бьют по воде, как лапы собаки, большой собаки, сорок метров в длину, два мотора в пятьсот лошадиных сил, остальное вывешено на ограде у входа на дебаркадер, название, год постройки, количество пассажиров — в общем, все.
Ту-у-ут, врет теплоход, еще приближаясь, весь белый, нет, труба коричневая, чуть скошена, градусов десять, над кормой реет красный флаг, нет, не пугайтесь, с белым крестом, трогательный, напоминает не помню какой австрийско-немецкий роман, где рассказывается о любви и туберкулезе, побочно о мире, прогнившем до мозга костей, рассмотрим-ка лучше теплоход, что прибывает к нам из-за деревьев.
Он приближается медленно.
Низкое глухое гуденье, как на иллюстрациях Дюфи.