Во что бы то ни стало я решил вернуться в лагерный госпиталь. Сделать это было не сложно. Гарнизонное детство научило меня множеству солдатских ухищрений в сфере медицинских симуляций, самым простым из которых была искусственная диарея, вызываемая несколькими граммами хозяйственного мыла натощак.
„Ну, что, капитан, – спросила меня Мария во время первого же осмотра, – надеюсь, на этот раз ваша рана не смертельна?“ Эта женщина неплохо говорила по-испански. А её андалусская внешность и грациозность вообще сбивали меня с толку. „Вы не испанка?“ – спросил я её. „Нет, – ответила Мария, – я с Украины“. На второй день она подсела ко мне на кровать, взяла за запястье, чтобы замерить пульс, и вполголоса сказала: „А ведь вы симулянт, капитан. Все анализы в норме. У вас нет никакой дизентерии“. И посмотрела мне прямо в глаза. Я тоже не отводил взгляда и мысленно умолял судьбу об одном: оставить меня в лазарете. „Тем не менее я перевожу вас в инфекционный блок, – сказала она минуту спустя, – такое опасное заболевание не должно перекинуться на остальных военнопленных“.
Теперь я лежал в инфекционном блоке. Вооружённые охранники кемарили в конце и начале коридора. На окнах – хилые, второпях приваренные решётки, которые при желании можно было раскачать одной рукой. Но главное – здесь я был совсем один. План созрел молниеносно. Когда Мария придёт ко мне на очередной осмотр, я задушу её. Затем надену её халат и пройду мимо охранников в ординаторскую. Здесь возьму чужие документы и выйду из медицинской части на волю. Нужно только дождаться, когда Мария будет дежурить в ночную смену.
И вот этот день настал. Она вошла ко мне, когда за окном протяжно выл ветер с Балтики и снежная крошка била в стекло. Керосинка у Марии в руке светила неярко. Так что я видел перед собой только её глаза – горячие и влажные. Я не заметил в них страха перед неминуемой смертью. Ни даже её предчувствия. А лишь тихий, спокойный свет, который таился внутри её души. В другом месте и в другое время я мог бы назвать его любовью. Если бы не война. Если бы не вражда. Если бы не смерть, что ходила по пятам за всеми нами. Мария, как и раньше, присела на краешек моей кровати, спросила меня о самочувствии и вновь взялась за моё запястье. Этого я и ждал. Свободной рукой обнял её за шею и прижал к себе. Я хотел поцеловать жену моего врага перед смертью. И во время поцелуя сломать ей шейный позвонок. Но она вдруг ответила на моё прикосновение и сама прильнула к моим губам. Впилась в мой рот с небывалой нежностью и страстью. Она шептала мне какие-то слова по-русски, разрывала мои больничные одежды, она целовала мою грудь и живот с широкой раной по диагонали и дрожала, сжимая зубами до крови мою руку – лишь бы не закричать. Я тоже мог бы кричать от счастья. И тоже сдерживал крик, больно сжимая её шёлковое плечо. И тоже шептал ей ласковые слова по-испански и не мог надышаться этой женщиной и её, хоть и мимолётной, но не растраченной любовью.
Вот так это и случилось. Моей первой женщиной стала вдова моего врага. И я, конечно, не смог её убить.
Мы встречались ещё пять раз – до тех пор, пока меня вместе с другими испанцами не перевели в другой лагерь для интернированных, в республике Коми. Здесь мне предстояло прожить ещё почти два года, покуда мама через Международный Красный Крест не добилась моего освобождения и возвращения в Барселону, куда она перебралась из африканской Сеуты. Весной сорок пятого, когда Советский Союз праздновал победу в войне, я получил письмо с русским штемпелем на обороте. От Марии! Она писала мне по-русски, ни разу не назвав по имени. „Я не искала тебя, даже не думай, что могло быть как-то иначе, – писала Мария, – после нашей последней встречи я уволилась с работы и уехала в Ташкент, чтобы забрать сына из эвакуации. Но там, в Ташкенте, узнала, что мой сын Андрей умер от холеры в начале 1943 года. Там же я узнала, что беременна. Николай родился в ноябре сорок третьего. Ему уже полтора года. Он красивый и здоровый мальчик. Мы живём все вместе у моей матери на севере России. Я работаю. У меня всё хорошо. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся с тобой на этом свете. Поэтому я и пишу тебе это письмо. Просто знай: у тебя здесь есть сын. Никогда меня не ищи. Это бессмысленно, бесполезно. Я дала Николаю отчество и фамилию покойного мужа. Прощай. Мария“.