Что это на него нашло? Егор отдал стюардессе поднос с недоеденным завтраком, оставив себе только кофе. От давнего видения замутило. Через пару месяцев ему исполнится 50 лет, как в Москве говорят «полтос». Он, что через 45 лет, не может забыть разъяренную маму с кружкой горячего молока? Надо просто взять себя в руки. Уже нет ни мамы, ни того дрожащего мальчишки. Или что-то от несчастного забитого пацана в нем осталось? Мать сделала его недоверчивым, хитрым, изворотливым, а главное совсем никогда не умеющим расслабиться, всегда ждущим от других подвоха.
Французы сзади продолжали оживленно болтать и Егор стал думать, как к ним подойти познакомиться. Так захотелось поговорить по-французски. Мысли его переключились, нужен был предлог для знакомства. Егор встал, и наклонившись над крайним креслом, где сидела средних лет француженка, вежливо сказал: «Bonjour, madame. N'avez-vous pas quelque livre, que je puisse lire?». Он так собой был горд, даже на автомате употребил давно забытый Subjonctif. Дама лучезарно улыбнулась и протянула ему какой-то роман в яркой обложке карманного издания. Егор взял книгу в руки, хотя читать ее он ее вовсе не собирался. Их диалог продолжался, непринужденный, легкий, светский, как раз такой, на который Егор и рассчитывал. Французы были в Москве, навещали сына, который работает шеф-поваром в одном из московских ресторанов. Егор, естественно, поинтересовался в каком и обещал сходить «передать привет от родителей». Французы летели домой, приглашали к ним зайти, муж обещал покатать москвича на маленькой яхте. Егор записал их телефон. Мысли о прошлом его полностью оставили.
Задерганный, нервный, закомплексованный, настороженный мужчина средних лет за одну минуту превратился в обаятельного, свободно говорящего по-французски, уверенного в себе плейбоя, едущего на пару дней в Биарриц, просто, чтобы погулять на взморье и разведать новый курорт, да и едет он туда уже второй раз, просто потому что ему понравился городок. Хотя… где он только не был! Егор быстренько перечислял французам названия экзотических городов. Французы улыбались, от скуки с радостью болтая с помолодевшим на глазах Егором. Интересное знакомство, приятный молодой человек, а еще говорят, что русские невоспитанные нувориши. Неправда! Они даже наивно высказали общее суждение соотечественников о русских. «Et bien… vous comprenez …» В глазах Егора зажглась горькая ирония, он, как бы, ассоциировал себя с милыми европейцами, отмежевываясь от русского богатого лоховья, наводнившему старушку-Европу.
Зажглась надпись о ремнях, начались небольшие «турбуленции» и Егору пришлось вернуться на свое место. Да, ему уже и расхотелось болтать по-французски ни о чем. Вот надо же: десять минут назад им овладело императивное желание познакомиться и «блистать», и вот желание полностью пропало. Ему всегда все быстро надоедало. Егор себя знал, хотя и не рассматривал это как недостаток, он, вообще, привык себе все прощать.
Лора
Лора посмотрела очередную серию про роддом, и закрыла компьютер. Каждая серия повествовала о медицинском казусе, который случался с пациенткой. Казус накладывался на ее судьбу. Да и с самими врачами тоже все было непросто. Словом, это был банальный сериал. Лора, думала о себе, как о гуманитарии, но, странным образом, не умела критически взглянуть на произведения литературы или фильмы. У нее был примитивный критерий «нравится, не нравится», если ей приходилось объяснять «почему», она сразу терялась, априорно считая любого собеседника умнее и образованнее себя. Странным образом, Лора боялась показаться глупой. Но, вот, именно — показаться другим… Сама Лора глупой себя не считала, просто наивной, доверчивой и немного неловкой. Это были милые интеллигентские, совершенно простительные недостатки. Она-то их себе прощала, а вот «другие» — нет: ни родители, ни брат, ни сестра, ни дети. Брат был «дивным светочем», Лора и сама его так воспринимала. Младшая сестра вела себя как старшая, умела генерировать бизнес-идеи и ее не считали размазней. Да и дочери все-таки не принимали маму всерьез: она не училась в Америке, совершенно не разбиралась в практических вопросах и слушать ее советы никто не хотел. Дочери называли Лору «Додиком». Лора знала, что в их устах «Додик» было обидным пренебрежительным синонимом «неудачника, чудака, недоумка». Вот какой она была в глазах детей: доброй, но не от мира сего, почти «чокнутой». Егор тоже считал ее такой, но ему нельзя было над ней потешаться. А нельзя потому что, «принц на коне» обязан быть выше ее мелких недостатков, ему было так легко ей их простить. А Егор ничего не прощал. Нет у него к ней любви. Он не умеет любить женщину. Тут Лора сама себя останавливала: что она вообще о нем знает? Кого он любил? Какие они были? Ухоженные красотки в кружевном белье, которое она видела только в кино. А главное, они все были молодыми, а она — старая, и по-этому нежеланная. Кружевное белье — это был символ всего того, чем Лора быть не умела.