Борис нетерпеливо перелистал увертюру и открыл Ночь на Лысой горе Мусоргского. Есть там сложная партия кларнета: «Ах, да… первый кларнет придет ко мне в номер до репетиции, хочет поиграть» — вспомнил он. По привычке Борис мысленно называл ребят по «инструментам», особенно, когда читал партитуру, хотя он знал, конечно, как кларнетиста зовут, Володя. Очень талантливый парень, но нервный… Борис побаивался нервных, не слишком уверенных в себе людей. В номере Володя ему сыграет свое соло и надо будет сказать ему, что все нормально… Хотя парень прав, трудность была: смена тембров, небольшие каденции соло, ритм ударных — суть этой вещи. Борис боялся, что медные инструменты немного заглушат деревянные. Не дай бог… Сколько раз он говорил медным, что следует играть не fortissimo, a простым forte. Это было чрезвычайно важно. На Мусоргском оркестр может показать свой блеск, а может не показать. Борис нахмурился, сам не отдавая себе в этом отчета: на лбу собрались морщины, нижняя губа была закушена.
Надо было бы Чайковского сыграть, ну как же без него. Для французов русская музыка — это и есть Чайковский. Но, все-таки Мусоргский лучше, мощнее. Тут Борису надо было беспокоиться за трубача: 1-ой корнет исполняет виртуозное соло в быстрой части. Вообще-то беспокоиться за аспиранта Дениса, лауреата конкурса Докшицера, не стоило, но… Борис беспокоился все равно. Там настолько быстрый темп, что шестнадцатые следует сыграть, как триоли, только не утрировать, чтобы этот маленький секрет знали только Борис и сам трубач… чтобы его никто не услышал больше. Борис знал, что если первые три шестнадцатые сыграть уже после того, как третья доля в этом ужасном такте будет «оттопана», то… будут киксы, а если даже и не будут, то соло превратится в куцее стрекотание. Со вторым кусочком после длинной си бемоль уже будет легче, всегда можно сыграть шире, и там уже не будет никаких опасных скачков. Быстрый темп сам все сделает. Если бы Борис мог видеть себя со стороны, он бы заметил, что пальцы его ритмично шевелились, а губы немного двигались. Хотя, вряд ли кто-либо обращал на него сейчас внимание.
Борису казалось что они уже отыграли то, что он читал. Он поднимает оркестр, кланяется и быстро уходит в кулису после первого отделения. Он чувствовал себя возбужденным и утомленным, как будто они действительно уже отработали пол-программы. Что это с ним? Ничего они пока не играли. Борис открыл Цыганку Равеля, конец второго отделения. Пролистал опять в начало — Равель: Вальс, хореографическая поэма. В середине — концерт Равеля в соль мажор, где будет фортепианное соло. Что тут смотреть? Все будет зависеть от французов. Хватит им двух репетиций, или все будет звучать грязно? Борис не знал. Нервное напряжение не проходило. Равеля с ними будет играть Пьер Лоран Эмар, известный во Франции пианист. Борис знал, что в его программах был Равель. Его так трудно играть: тончайшие оттенки, филигранное звучание рояля. Но сначала-то они должны играть Равеля без солистов: Вальс. Он хотел бы, чтобы его оркестр смог передать завуалированные, надломленные вальсовые обороты, угадываемый апофеоз венского вальса. Он как-то слышал, как ребята за его спиной корчили рожи и копировали его страстные призывы: «Играть надо акварельно… акварельно!». Да, он так говорил. Он так чувствовал. И сразу, тут и отойти не успеешь — Концерт с Эмаром. Тут бы сыграть с джазовым пианистом… они Равеля прекрасно играли с Даниилом Крамером… но Крамера-то не будет. Будет незнакомый маститый Эмар. А потом сразу другой Равель, Цыганка, с их скрипачом Огюстом Дюме. Борис много слышал об этом скрипаче… «Вот сегодня вечером и посмотрим… Лишь бы он не „улетел“ с темпом. А то мои за ним не поспеют. Сделаем такую лажу, какой там давно не слышали…» — Борис вздохнул. «Интересно, ребята думают о репетиции, или только я один думаю?» — Борис уже весь был во власти мыслей о Равеле. Что ожидать от первый «русской» части, он понимал, а вот французские солисты были «коты в мешке», он нервничал. Придет переводчица, от нее тоже будет многое зависеть. Иногда переводчицы были слабые, но он особо по-этому поводу не волновался, знал, что с солистами он и сам как-то договорится, знал все-таки немного французский и английский, кроме того, они поймут друг друга через музыку.