Давид сильно раздвинул границы своего государства. Теперь оно простиралось от Великого моря на западе до реки Евфрат на востоке, от границ с Египтом на юге, до границ с Сирийским царством на севере.
Разгромив южных соседей, Давид решил вплотную заняться сирийцами. И двинул против них полки Иоава. Сирийцы позвали на помощь аммонитян. Перед решающим сражением армии этих двух народов окружили с севера и юга армию израильтян.
Иоав сохранил присутствие духа. Он разделил своё войско. Сам с большей частью стал лицом к сирийцам, а меньшую часть, под командованием своего брата Авессы, поставил лицом к аммонитянам.
Так стали два храбрых брата — спиной к спине, лицами к врагам. «Если одного из нас будут одолевать, — сказал Иоав, — другой придёт ему на помощь.
Иоав оказал такое давление на сирийцев, что они побежали. Аммонитяне, услышав вопли своих союзников, тоже отступили. Но сирийцы быстро собрались с силами, сомкнули свои ряды, и, в свою очередь, стали теснить израильтян. Услышав об этом от гонцов, царь Давид быстро собрал ополчение, перешёл вброд Иордан и с тыла, с северо — востока, напал на сирийцев.
Армия врага была разбита наголову, потеряла семьсот колесниц и сорок тысяч всадников. Конечно, эти числа, как и все библейские числа, не внушают доверия, но факт остаётся фактом, — семьдесят лет, до конца правления Соломона, сирийцы не только не беспокоили израильтян, но платили им дань.
Но ничто не вечно в этом мире…
____________________
В этот год наступил перелом в личной жизни Давида. Ему уже было за тридцать. Бурные молодые годы наложили на нёго свой отпечаток. Он выглядел старше своих лет. Это был умудрённый, закалённый в боях и многочисленных интригах, государственный деятель, вождь народа. Но сердце его оставалось молодым, а ориентация его не была однобокой.
Женщины никогда особо не интересовали Давида. Только такие незаурядные личности, как Авигея, жена Навала, могли пробудить в нём интерес. Количество жён царя никогда не переваливало за первый десяток, хотя он мог позволить себе гораздо более многочисленный гарем. В этом отношении он был самым бедным из государей Востока.
Только одной женщине всё же удалось покорить его сердце. Это была красавица по имени Вирсавия.
Вирсавия, к сожалению, была уже замужем. Давид не остановился бы перед тем, чтобы отобрать её у мужа. Но в данном случае это было невозможно. Мужем Вирсавии был народный герой Урия, слава которого равнялась славе непобедимого Иоава. Ни армия, ни народ не простили бы царю, если бы он обидел Урию.
Дом генерала находился неподалеку от царского дворца. Давид мог часами наблюдать за Вирсавией, которая на плоской крыше дома занималась различными домашними делами, а иногда, — просто загорала на солнце полунагая и купалась в большом чане, не подозревая, что за нею следят.
Давид так возжелал её, что рассудительность и обычная осмотрительность не смогли остановить его.
«Давид послал слуг взять её; и она пришла к нему, и он спал с нею. Когда же она очистилась от нечистоты своей, возвратилась в дом свой» (2. Цар. 11. 4).
Пока Давид развлекался с Вирсавией, Урия на поле боя рисковал головой, готовый отдать жизнь за царя. Но тут у счастливчика Давида, которому всегда и во всём необычайно везло, случился прокол. Вирсавия забеременела.
Давид, обычно сохраняющий спокойствие и присутствие духа в любой критической ситуации, тут вдруг запаниковал. Дело принимало нежелательный оборот, ситуация становилась угрожающей. Надвигалась катастрофа. Давиду грозил страшный скандал, а Вирсавии — мученическая смерть.
Конечно, если бы царь приказал Вирсавии, то она бы и под пыткой не назвала его имени. Но Урия не оставил бы это преступление не расследованным до конца. Сам Давид, который был не только царём, но и судьёй народа, должен был расследовать это дело, и вынести справедливый приговор.
Блудодеяние, допущенное замужней женщиной, по законам Моисея, каралось смертью. Причём казнить следовало и её сообщника. Да и сейчас в некоторых мусульманских странах действуют такие законы.
Совсем недавно всю мировую общественность взволновала судьба африканской вдовы (не замужней женщины!), которая родила ребёнка от постороннего мужчины. Суд шариата приговорил её к укаменованию.
Но Вирсавия могла бы почитать за счастье, если бы её казнили без расследования. Нет, она должна была пройти через все адские муки, через самые изощрённые пытки, пока не назвала бы имени соблазнителя. Следовало огнём, водой, дыбой вытащить из неё это имя. Следовало клещами вытащить из неё зародыш, плод греха, и казнить его публично, у неё на глазах.
Давид этого, конечно же, не желал. Он любил Вирсавию и дорожил своей незапятнанной репутацией.
Но над его головой сгущались грозовые тучи. Даже если бы Вирсавия проглотила язык, его участие в этом деле могло получить огласку. Ведь Давид и не особенно таился. Многие слуги знали об их преступной связи.
Царь всегда ценил в своих воинах храбрость, отвагу и личную преданность. Царь всегда воздавал по заслугам, чествовал и всячески возвеличивал своих генералов и героев войны, щедро одаривал их поместьями и рабами. Имена пятидесяти самых храбрых были занесены в специальную государственную Книгу воинской славы, а оттуда дважды переписаны в Библию. (2. Цар. 23; 1. Пар. 11). Давид знал, что только на них, на военную элиту он может положиться в часы опасности, только с их помощью может одолеть многочисленных врагов. В то же время, это была сила, которую следовало опасаться всерьёз.
Мудрость и справедливость царя были притчей во языцех. Эти редкие в те времена качества подогревали любовь народа к своему вождю. Нет, конечно, как самодержец и верховный правитель, помазанник Божий, он мог позволить себе иметь не только жену генерала, но и самого генерала. Но Давид не мог позволить себе подорвать доверие к нему народа. Кроме того, он не мог предвидеть, какова будет реакция военных. Тяжкое оскорбление, нанесённое одному из самых славных, могло быть расценено, как пощёчина всей армии, проливающей кровь за своего царя.
И этого Давид допустить не мог.
Он оказался в сложнейшей жизненной ситуации. Никогда ещё ему не приходилось искать выход из столь безвыходного, тупикового положения. Была, всё же, одна — единственная возможность, как тихо уладить дело, и он решил испробовать её.
Он срочно отозвал Урию из действующей армии. Якобы для того, чтобы узнать от него, какова ситуация на фронте, и обсудить с ним некоторые стратегические вопросы. Подпоив славного воина, Давид долго не задерживал его. Ласково потрепав героя по плечу, царь понимающе намекнул, что тот, конечно же, соскучился по красавице жене.
Отправив Урию домой, царь радостно потирал руки и восклицал, как впоследствии Александр Пушкин: «Ай да царь! Ай да молодец!» Он хитро рассчитал, что Урия, переспав с Вирсавией, сочтёт родившегося ребёнка за своего. Кто тогда, право же, считал месяцы!
Но высланные агенты донесли, что Урия всю ночь провёл на пороге своего дома, так и не отметившись у Вирсавии.
Царь пригласил солдата на завтрак и, скрывая озабоченность, спросил его, как бы в шутку: «Так что, мой друг, показал ли ты и сегодня ночью себя героем? Был ли ты так же стоек в ночном сражении?»
На что доблестный воин с достоинством отвечал: «Может ли раб твой предаваться любовным утехам, в то время как мои товарищи гибнут в бою за моего господина?»
Давид был тронут до слёз таким проявлением благородства, преданности и чувства долга. Но прослезился он оттого, что так прекрасно придуманный план потерпел фиаско