Адам и Христос. Одна из причин заключается в том, что апостол Павел видел в Иисусе второго Адама: Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут (1 Кор 15:22); или в другом месте: Написано: «первый человек Адам стал душою живущею», а последний Адам есть дух животворящий… Первый человек — из земли, перстный; второй человек — Господь с неба… И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного (1 Кор 15:45, 47, 49). Если значение Христа передано через такой контраст между Ним и Адамом, то рассказ о самом Адаме получает архетипическое значение для понимания падшего состояния человека.
Типология. Трагическая параллель между Адамом и Христом стала ключом к пониманию значения Христа: неповиновению Адама соответствует послушание Христа; древу познания добра и зла соответствует древо креста [93]; Еве соответствует Мария, воистину ставшая «матерью всех живущих» (Быт 3:20), тогда как Ева — скорее мать «живых мертвецов». В этом понимании можно увидеть принцип толкования Священного Писания, развивающийся параллельно формированию христианской Библии как состоящей из Ветхого и Нового Заветов. Обычно этот принцип называют «типологией», хотя данный современный термин означает нечто, что было для отцов Церкви скорее образом мысли, нежели методом или учением. Отцы Церкви, особенно на Востоке, пользовались словом theoria, созерцание, обращаясь к глубинному смыслу Писания; а латинские отцы начали использовать для этого термин allegoria, который обозначал риторическую фигуру, выражающую одно явление через другое.
Практика отцов Церкви заключалась в том, что они претворяли текст Писания как бы в луч света через призму веры во Христа, в Котором уничтожается грех Адама и всех людей и в Котором исполняются надежды Израиля и всего человечества. Это, вероятно, может кому–то показаться необычным. Следуя французскому католическому поэту Полю Клоделю, можно видеть в Священном Писании не собрание аргументов для споров друг с другом (как долгое время делали католики и протестанты), но сокровищницу неисчислимых богатств Божией благодати, отраженных в сокровищнице символов (ибо человеческий язык не способен выразить богатство благодати Бога), которые обретают верное направление в силовом поле «правила веры» (как называли символ веры в древности). Использование образов для выражения результатов библейского истолкования характерно для отцов Церкви. Этот подход является скорее поэтическим, нежели научным, и часто находит полнейшее выражение в литургических гимнах Церкви, использующих образы библейского текста.
Творение. Представление отцов об основополагающем значении идеи творения в христианском вероучении было осознанной богословской позицией. В начале своего сочинения О воплощении Слова[94] Афанасий Великий утверждает:
Ты должен понять, почему Слово Отца, такого великого и такого превознесенного, явилось в телесной форме. Он не принял тело в угоду Своей собственной природе, далеко не так, поскольку как Слово Он не имеет тела. Он явился в человеческом теле только по этой причине: из любви и благости Его Отца, для спасения нас, людей. Мы начнем тогда с творения мира и с Бога Творца, что есть первое, что ты должен уразуметь, и еще то, что обновление творения было выполнено Тем же самым Словом, Кто сотворил мир в начале. Нет, таким образом, никакой несогласованности между творением и спасением [от] одного Отца, использовавшем того же самого Посланника для обоих дел, производя и спасение мира через то же самое Слово, Который сотворил мир в начале (О воплощении Слова 1. 7) [95]. Только опираясь на правильное понимание учения о творении, мы можем понять значение воплощения Слова. Как поясняет Афанасий Великий, творение означает, что мир был создан из ничего Словом Божиим. Из этого следует, что мир по природе благ, что причину его нынешнего плачевного состояния следует искать не в Создателе, а в том факте, что высшее тварное состояние — это состояние свободного, разумного существа; так что создание мира, способного вместить высшую форму добра, означало создание мира, который зависит от свободного послушания разумных существ и в котором грехопадение есть результат несохранения ими верности добру.
Эта неверность добру привела мир к состоянию, для которого характерными являются тление и смерть. Однако грехопадение — это еще не конец истории, ибо Бог Слово, сотворивший мир, пришел в него жить как человек среди падших человеческих существ, чтобы таким образом встретиться с силами тления и смерти, рассвобожденными в космосе человеческой неверностью добру, покорить их Своей смертью и тем самым явить силу жизни в воскресении и вовлечь человечество в Свою Божественную жизнь, в которой оно будет устойчиво в добре. Вся эта картина представляет собой некий свод Божественного замысла, простирающийся от творения до обо́жения (если для обозначения окончательного прославления творения, включая и человечество, использовать традиционный термин греческой патристики) и перекрывающий меньший свод — между грехопадением и искуплением, необходимость в котором была связана с человеческой немощью. В этом контексте воплощение Бога Слова имеет значение не только для человечества, но и для всего космического порядка.
93
И греческое
94
Критическое издание текста: «De incarnatione verbi», ed. C. Kannengiesser, SC 199 (1973): 258–468. Русский перевод: «Слово о воплощении Бога Слова и о пришествии Его к нам во плоти»,