Некоторые исследователи считают, что основную нить повествования автор заимствовал в вавилонской или персидской мифологии, хотя до сих пор не найдено никаких конкретных тому доказательств. Исследователи эти опираются исключительно на тот факт, что имя Есфирь (Эстер) ведет происхождение от богини Иштар, а имя Мардохей — от вавилонского бога Мардука. Кроме того, они предполагают, что вся история придумана для того, чтобы драматизовать обрядность праздника пурим, происхождение и название которого до сих пор не объяснены достаточно удовлетворительно.
Книгу Есфирь трудно причислить к религиозной литературе. Имя бога упомянуто в ней только один раз, а резня, учиненная над врагами евреев, грубо противоречит принципам, которые провозглашали пророки Иеремия, Исаия и Иезекииль. Несмотря на это, священники причислили Книгу Есфирь к дидактическим текстам Библии, именуемым кетубим. Чтение этого сказания до сих пор составляет основную часть обрядов праздника пурим. Первые христиане отвергали сказание об Есфири, но католическая церковь впоследствии включила его в состав канонических текстов Библии.
На рубеже «исторических» и дидактических книг Ветхого завета находится также Книга Товита, названная так по имени героя, чьи приключения изложены в Библии необычайно красочно и образно. Во вступлении автор книги знакомит читателя с исторической обстановкой, относящейся к действию сказания, и говорит о правлении ассирийских царей Салманассара (а вернее, Саргона) и Синахериба, а затем называет персидские города Раги и Ектабаны, не заботясь о согласовании расхождений хронологического порядка в сто — двести лет. Старый Товит дает сыну советы, живо напоминающие житейскую мудрость, которой насыщена литература семитских народов. А вера в ангелов, сатану, в неземные существа заимствована из персидской религии, с которой евреи столкнулись в изгнании.
Величайшим шедевром библейской литературы считается Книга Иова. Живость описаний и стиля, драматическое нарастание действия, смелость философской мысли и пылкость чувств — вот достоинства этого произведения, в котором сочетаются одновременно элементы философского трактата, поэмы и драмы. Имя божьего страстотерпца стало распространенным синонимом всяких несчастий или катастроф.
Книга состоит из трех основных частей: пролога в прозе, поэтического диалога и эпилога, имеющего характер «happy end». В результате лингвистических исследований текста возникло предположение, что центральная часть, то есть разговор друзей о смысле страдания, более позднего происхождения.
Сказание в его окончательном виде относится, вероятно, к третьему веку до нашей эры и, стало быть, к эллинистической эпохе. Неизвестный автор или еврейский компилятор создал, однако, не оригинальное произведение, а вариант уже существовавшего в шумерской литературе. Этим поразительным открытием мы обязаны американскому востоковеду Сэмюэлю Крамеру, автору книги «История начинается в Шумере». Расшифровывая клинописные таблички, известные из руин Ниппура, он наткнулся на поэму о неком шумерийце, который несомненно и послужил прообразом библейского Иова. Это был человек богатый, счастливый, мудрый и справедливый, окруженный многочисленной семьей и друзьями. Внезапно на него свалились всяческие напасти — болезни и страдания, но он не хулил своего бога, не обижался на него. Несчастный покорно подчинился божьей воле и среди слез и стенаний молил о жалости. Тронутый его смирением и благочестием, бог в конце концов смилостивился и вернул ему здоровье. Совпадение в изложении фабулы и ведущей идеи так поразительно, что трудно усомниться в прямой зависимости обоих вариантов. Следует, однако, помнить, что их разделяют два или три тысячелетия развития религиозных представлений. Еврейское сказание хоть и опирается на шумерийский сюжет, но оно гораздо более совершенное в литературном отношении и более зрелое по своей философии.
С проблемой, затронутой в сказании о Иове, мы уже сталкивались, говоря о пророках. Речь идет о проблеме человеческой ответственности, о взаимозависимости страдания и вины. В Пятикнижии вопрос этот решен просто. Там говорится о коллективной ответственности: сыновья должны искупать вину отцов, даже если сами они ни в чем не виноваты. Однако по мере созревания этического монотеизма эта идея фатальной ответственности оказалась в вопиющем противоречии с понятием божьей справедливости. Иеремия и Иезекииль учили, что каждый человек сам по себе, в отдельности отвечает перед богом за свои деяния, и тем самым пророки эти выступили против главной идеи Пятикнижия. По сути дела, это был революционный шаг, означавший колоссальный прогресс в религиозном мышлении.