— Это могло случиться… На войне многое случается. Но вот странно: не пострадал ни один промышленный объект вашего района, хотя известно, что немцы готовили их уничтожение. Они думали, что сюда придет Советская Армия… В этом случае американской армией была проявлена достаточная оперативность.
Стэнхоп встал. Он заявил, что разговор стал походить на следствие, и это ему не нравится. Кстати, вряд ли генерал Гаррис обязан отчитываться в своих действиях перед кем-либо, кроме своего командования.
Ребров пожал плечами и промолчал.
— Теперь о другом лагере, — сказал он после паузы. — Мы были и в нем. Там та же картина, исключая каменный подвал, стоящий в стороне от бараков. Он был цел. На нарах лежали связанные немец и два американских солдата. Они рассказали, что до сегодняшнего утра в подвале содержались пленные — пятеро русских и американец. Часа за четыре до нашего прибытия они связали охрану и бежали.
Гаррис вскочил с места. Куда бежали эти люди? Ребров пожал плечами и сказал, что это его не интересует. Его интересует другое: что это за люди, зачем их держали в лагере и почему им понадобилось бежать? В самом деле, ведь советских граждан, находящихся в немецких лагерях, бывших, конечно, надлежит незамедлительно передавать органам советских Вооруженных Сил. В данном случае это не было сделано. Странная история…
Гаррис сидел и обдумывал ответ. Его выручил Кей. Он зажег сигару, затянулся и, усмехнувшись, заявил, что не видит в этой истории ничего странного. Очевидно, эти люди — чистейшей воды преступники. Это ясно даже младенцу. Пусть советский полковник рассудит сам: немцы уничтожили всех заключенных и пощадили только их!
— Да, да, — подхватил Гаррис, благодарно взглянув на Кея, — конечно же это преступники! О, попадись только они в мои руки!…
То, что произошло в следующую минуту, заставило генерала Джорджа Гарриса вскочить с места, раскрыть от изумления рот и застыть в состоянии полнейшей растерянности.
Распахнулась дверь. В нее влетел насмерть перепуганный капрал Динкер, а за ним — нарочный, дожидавшийся в приемной с пакетом. Затем в кабинет вошли, вернее ворвались, раскрасневшиеся, запыхавшиеся, со сверкавшими от волнения и гнева глазами капитан Пономаренко, капитан Кент, врач Беляев, сержант Джавадов, профессор Буйкис и старшина Островерхий.
Капитан Пономаренко огляделся, сделал несколько шагов вперед и остановился перед советским военным комендантом.
— Разрешите, товарищ полковник? — прерывающимся от усталости и волнения голосом проговорил он.
— Кто вы такой? — сурово спросил его Ребров.
— Командир звена советских бомбардировщиков капитан Александр Пономаренко!… Теперь — пленный… Шестеро пленных, товарищ полковник, бежали из бывшего немецкого, а теперь американского концентрационного лагеря. Мы пришли сюда, чтобы потребовать правды от военного коменданта генерала Гарриса. Пусть он отвечает, если может!… Мы больше недели томились в каменном подвале уже после окончания войны!…
— Так это те самые люди, генерал? — удивленно спросил Ребров.
Генерал Гаррис что-то пробормотал.
В кабинет вбежала Патти. Она кинулась к Кенту, к Пономаренко, смеясь и плача. Воспользовавшись суматохой, капрал Динкер и солдат выскользнули из кабинета.
— Боже мой! — повторяла Патти, обхватив руками голову Кента и вглядываясь в его лицо, — боже мой, что они сделали с вами, Дэвид! — Девушка обернулась к советскому пилоту: — И с вами, капитан… О, на вас кровь! Вы ранены?…
Советский пилот нахмурился.
— Это старая рана, — сказал он.
Капитан Кент прятал за спину левую руку. С нее на пол падали тяжелые темные капли.
— И вы ранены, Дэвид!
Кент улыбнулся — одним ртом: глаза его, ставшие вдруг жестокими, неотрывно сверлили Гарриса.
— Пустяки, Патти, — сказал он, — в нас сегодня стрелял американский солдат. Это, конечно, легкая рана, но она не заживет всю жизнь!
— Я не знала, — взволнованно говорила Патти, — я ничего не знала, Дэвид! Только четверть часа назад мне случайно сказали, что где-то нашли пленных и одного из них зовут Кент! Дэвид, мистер Пономаренко, ведь вы верите Патти?
Здесь радистка оглянулась, увидела Реброва, Афонина. О, теперь она поняла все! Генерал Гаррис пригласил сюда русского полковника, чтобы при всех рассказать ему о подвиге экипажа советского бомбардировщика, отблагодарить от имени американцев!… Девушка вытащила из кармана кителя сложенный лист бумаги и торжественно протянула его полковнику Реброву.
— Возьмите эту газету, сэр, — воскликнула она. — Здесь рассказано о героизме ваших соотечественников!
Ребров быстро пробежал глазами заметку.
— Все так и было? — спросил он Гарриса.
Тот не ответил, занятый своими ногтями, которые он сосредоточенно разглядывал.
— Но там говорится о полковнике Гаррисе, — сказал майор Афонин, также прочитавший заметку.
— Это произошло полгода назад, — пояснила Патти. — Тогда мистер Гаррис был полковником!
— Понимаю… Но какое же преступление совершили эти люди? — Ребров вопросительно посмотрел на американцев.
Патти всплеснула руками:
— Преступление?!
Кент шагнул вперед.
— Нет, друг, — остановил его старшина Островерхий, — теперь я говорить желаю! — Он повернулся к Реброву и, встав смирно, торжественно, вполголоса, со сдержанной силой сказал: — Партией, Родиной своей клянусь, товарищ полковник, — не совершали мы преступлений, с совестью жили. Каждый в лагере настоящим человеком был. Я, старшина Остап Островерхий, за каждого ручательство даю — и вот за этого капитана Кента, американца! Подходящий, скажу, он парень. А этот, — презрительно мотнул он головой в сторону Гарриса, — этот в душу нам наплевать хотел. А не вышло, хоть и грозился он!
— Не вышло! — воскликнул сержант Джавадов. — Война кончилась, товарищ полковник, а мы из одного плена в другой попали! Сколько дней держал нас в подвале этот… союзник!
Гаррис молчал. О, он бы дорого дал, чтобы оказаться сейчас где-нибудь далеко отсюда. Молчали и Стэнхоп с Кеем. Наступившая тяжелая пауза затягивалась все больше, ибо русские терпеливо ждали. С каждой секундой напряжение нарастало. Поэтому Гаррис страшно обрадовался, когда в возникшей тишине скрипнула дверь и просунувший в кабинет голову капрал Динкер робко, но настойчиво заявил, что нарочный с пакетом не может больше ждать.
Пакет!… Пакет был выходом из этого, казалось, безвыходного положения! Сославшись на пакет, можно будет отложить неприятный разговор, а он, Гаррис, тем временем что-нибудь придумает. Гаррис приободрился, поспешно взял пакет и потянулся за ножницами.
Однако он не успел вскрыть пакет. Раздался торжествующий возглас Джавадова. Гаррис поднял голову и увидел входящего в кабинет Векслера и метнувшегося к нему советского сержанта. Немец был чем-то страшно перепуган, попытался удрать, но кавказец настиг его и успел схватить за полу плаща.
— Стой, дорогой, — рычал Джавадов, оттаскивая Векслера подальше от двери. — Стой, говорю! Зачем торопишься? Только пришел и уходишь! Так не бывает между знакомыми!
— Векслер, — прошептал Пономаренко.
— Векслер! — заорал в восторге Кент.
Гаррис, к которому уже успел вернуться его апломб, возмутился самоуправством сержанта.
— Оставьте его, — потребовал генерал. — Это мой человек.
Кент обернулся как ужаленный.
— Ваш человек? — широко открыл глаза он.
— Это фашист! — кричал Джавадов. — Тот самый фашист!
Ребров ничего не понимал. Гаррис тоже.
— Сейчас я объясню вам, — сказал капитан Пономаренко.
Бывший гауптман обладал способностью разбираться в обстановке. Он заметил и гневные лица русских, и растерянные физиономии американцев. И Гюнтер Векслер понял, что его последний шанс — это сыграть на каких-то противоречиях, которые возникли в этой комнате между русскими и американцами.
Немец поднял руку.
— Ладно, — сказал он, — я расскажу все сам!
Стэнхоп тяжело поднялся с кресла и подошел к Векслеру.
— Советую вам молчать, — с угрозой проговорил он.
Но Векслеру было не до Стэнхопа.