На четвертушке листа Шатохин делал краткие пометки.
Начальник поезда худой, в возрасте мужчина, со значком об окончании техникума на лацкане форменного пиджака, имел привычку переспрашивать, а потом надолго умолкать. Он как будто взвешивал содержание вопроса на невидимых весах. Отвечал, правда, по существу.
— Общительный ли Бороносин?
— Не чурается людей. Любит посидеть, поболтать. Пока не обсудит все поездные новости, не перескажет, что в газетах прочитал, по радио услышал, — не поднимается. Приходится напоминать, что не пассажиром едет.
— Часто ли рассказывает о родном селе, о староверах?
Еще бы. Он, Померанцев, на что уж, кажется, не часто в поездных посиделках участвует, начальник все-таки, а и то наслушался вдосталь. Сам целую лекцию о старообрядцах благодаря Анатолию прочитать может.
— Конкретно, что?
— Ну, среди болот дома их стоят. Вера у них, например, на казанскую разделяется и ярославскую. Кто казанской веры держится, деньги не признают, тайгою кормятся. А ярославские деньгами пользуются. Вот… Или наоборот, ярославские — это без денег…
Начальник поезда сбился, умолк. Шатохин, искоса глянув, подумал, что собеседник, пожалуй, преувеличил свои возможности: лекция о старообрядцах ему не под силу.
— С пассажирами в поездах Бороносин общается? Или только со своими?
На этот раз Померанцев не переспросил, ответил сразу:
— Весь обслуживающий персонал в дороге непрерывно среди пассажиров. Работа такая. Анатолий часто проводников подменяет.
Они медленно шли вдоль железнодорожных путей от депо к товарной станции. Рядом сновали маневровые тепловозы, слышался лязг буферов сцепливаемых вагонов, перекрикивались между собой сцепщики в оранжевых жилетах.
— Об иконах Бороносин тоже рассказывал? — спросил Шатохин.
— Как же. О самих старообрядцах речи меньше, чем об их иконах.
— Что?
Померанцев отвечал сдержаннее, и выходило у него толковее.
— Уйма икон. Дорогие. Святят их по праздникам, на любимые сутками молятся. Почувствует кто приближение смерти, ищет, кому передать. Некому, нет единоверцев рядом, так в землю закапывают.
Шатохин впервые слышал о таком.
— Это Бороносин говорил? — спросил он.
— Да. Рассказывал, позапрошлым летом экспедицию сопровождал по тайге, на избушку наткнулись. Дверь открыта, на пороге труп старика полуистлевший. А за порогом — несколько икон, краска уже совсем облезла. Молельня там была. Старик все вынести успел. Закопал. С последней охапкой на пороге споткнулся и больше не встал…
— Правда, было такое?
— Правда, — начальник поезда усмехнулся, закурил. — Кто знает. У него пойми, где правда, где вымысел. Проводницы у нас все его рассказы северными фантазиями называют.
Он задал еще несколько вопросов начальнику поезда и простился.
Встречу удачной, кажется, не назовешь. Хотя не очень на нее и рассчитывал.
Хромов тоже ничего неожиданного не получил от свидания с мозаичниками-плиточниками. Валошин и Катков рассказали, что девять лет назад шофер оленеводческого совхоза повез их на богатые черничники. Километрах в двадцати пяти от Большого Тотоша. Там, собирая ягоду, увидели среди деревьев одинокую избушку. Дорогу запомнили, вдвоем через неделю тайно пешком пришли к жилищу отшельников. Фамилию шофера строители-отделочники забыли, но это не Бороносин. Шоферу, возившему в ягодное местечко, тогда уже было лет под пятьдесят…
— Правду говорят. Все быльем поросло. Зачем им сейчас что-то запутывать, кого-то выгораживать, — подытожил лейтенант.
Шатохин был согласен.
— Разыщи все-таки шофера, — сказал он. — И поинтересуйся в райцентре, работала ли в позапрошлом году экспедиция, кто ее сопровождал?
— Есть, — Хромов помолчал. — Пусть даже Бороносин был проводником на болотах, все равно с ним Роман и компания не сразу встретились. Если высадились из «Ракеты», из поезда, долго шли по тайге. Самостоятельно? И кто-то должен был их видеть в месте высадки.
— Выясняют. Занимайся своим. Билет взял?
— На первый рейс.
— Тогда — по домам, — предложил Шатохин.
Криминалистическая экспертиза на месте, в райцентре, мало что прибавила к известному.
Специалисты по дактилоскопии дали заключение: из всех консервных банок из-под тушенки, извлеченных из таежного омута, отпечатки пальцев, с которыми можно работать, сохранились лишь на одной. Человек, которому они принадлежат, брал в руки также и расколотую деревянную чашку. Дактилоскопических данных этого человека нет. По обрывку газеты установили ее название, дату выхода в свет — центральная отраслевая газета за июнь, отпечатанная в московской типографии. Для оперативников это было хоть и косвенным, но подтверждением, что налетчики прибыли издалека и привезли газету с собой (газета тиражируется с матриц и в сибирских городах, а экземпляры, отпечатанные в столице, рассылаются лишь в близлежащие области). Выстрелы по волку были произведены из автомата Калашникова, патроны изготовлены примерно 30–35 лет назад. Из автомата стреляли много. С применением именно этого оружия преступления в границах края прежде не совершались. Нужно дождаться сообщения из Москвы.