…Лукин с помощниками быстро продвигался в реализации плана. Все его предложения нашли полное подтверждение. Ревизия, опрос покупателей, изучение путевых листов Семенова давали достаточно оснований полагать — ворованное привозилось в магазин, которым заведовала Мария, и здесь вполне «официально» продавалось.
Продвинулись дела и с Канюковым. Анатолий наконец набрался решимости и раскрыл роль Дыбина в их совместной преступной деятельности. Рассказал он и о том, как привлек однажды к краже парня по кличке Обалдуй. Правда, сознался он в этом лишь после того, как Александр Михайлович устроил ему очную ставку с Рябовым. Тот опознал Дыбина.
— Все возвращается на круги своя, — заметил Шульгин. — Теперь, думаю, Дыбина нужно арестовывать…
ВОДИТЕЛЬ Семенов, муж Марии, смотрел на следователя невинным взглядом и монотонно повторял одно и то же:
— Я работал честно и знать ничего не знаю… Как я мог что-нибудь?.. Да я ни разу скорости на дороге не превысил, а не то что…
— Вы же не можете отрицать того, что знаете Дыбина…
— Какого Дыбина?
— Брата вашей жены — Антона Прохоровича…
— А-а! Брата Марии я совсем не знаю. Только слышал, что такой есть. Как-то раз, правда, он приезжал, а я спешил на работу и толком поговорить с ним даже не успел. Не знаю, совсем человека не знаю.
— Нам известно, что вы завозили в магазин, где работает Мария, товары, полученные не на государственных складах! А ваша жена их продавала…
— Ничего не знаю… Этого не может быть…
— Но жители поселка утверждают, что покупали в магазине, где трудится ваша жена, краденые вещи.
— Я ничего нигде не крал. Мало ли что по злобе наплести могут…
Пришел вызванный Александром Михайловичем милиционер и увел Владимира.
Гвоздев еще долго сидел в кабинете, устало положив на стол руки. «Совсем редкий случай, — думал он. — Не может человек не понимать, что он виноват, если он действительно виноват».
УЖЕ ДВАЖДЫ допрашивали Антона Прохоровича.
Оба раза он вел себя с завидной выдержкой. На Гвоздева смотрел сочувственно, его взгляд говорил: «Зря мучаешься. Столько хлопот, усилий и все напрасно. Но понимаю, служба!» Свое участие в совершении преступлений категорически отрицал, говорил, что это либо недоразумение, либо наговор и во всем надо разобраться.
У Александра Михайловича выдержки тоже хватало. Допрашивая Дыбина, он разговаривал с ним предельно корректно, не нарушая правил формальной вежливости.
Так происходило и сегодня.
— Ну, что ж, Антон Прохорович, — сказал он. — Давайте разбираться. Прочитайте вот это.
Дыбин внимательно просмотрел предложенные ему документы. Но поскольку в грамоте он был не весьма силен, их чтение утомило его.
— Все бумажки, бумажки! — пробормотал он. — А я при чем?
— С сестрой вашей, Марией, повидаться не хотите? — вдруг спросил Гвоздев.
Дыбин растерялся.
— С сестрой? Вы разве знаете мою сестру?
— Вы что, Антон Прохорович, решили глупым прикинуться?
— Почему вы так?
— А потому, что я только что давал вам прочитать постановление об аресте Владимира Семенова и документы о ревизии в магазине, которым заведовала Мария Семенова, а вы спрашиваете, знаю ли я ее.
— Да, да! Владимир… Так ее муж арестован? А Мария?
— По правде сказать, ставить вопрос о ее аресте мне тяжело. Ведь у вашей сестры двое детей, престарелая свекровь… — Гвоздев помолчал. — Мария пока не арестована.
— Пока не арестована, — растерянно произнес Дыбин. — Неужели Марию арестовать можно? На законных основаниях?
— Можно. Для этого у нас имеется достаточно оснований. Законных.
Дыбин опустил голову, и густая проседь стала отчетливо видна в его темных волосах.
— Но она ни в чем, совсем ни в чем не виновата, — наконец хрипловато выговорил он, — она ни о чем не знает.
— Зато вы знаете все! — Александр Михайлович посмотрел на Дыбина жестко и холодно.
— И что, мне действительно можно повидаться с Марией?
— Можно. Все зависит от вас. Антон Прохорович, мне казалось, что вы умный человек. Теперь же приходится сомневаться в этом. Вы напрасно думаете, что ваше признание нужно нам. Нет. Прежде всего оно необходимо вам, Марии, вашему зятю, Владимиру. Сегодня я оставляю за вами право. Завтра вы будете жалеть, что не воспользовались этой возможностью. Судебная практика считает, что не раскаявшийся преступник — злостный преступник. А к злостному преступнику никакого снисхождения быть не может.