Паренек подвел его к краю площадки и показал на сугроб, окаймляющий ее.
— Все ясно, — сказал Алексей. — Спасибо, иди занимайся своим делом, дальше мы сами разберемся.
Паренек побежал к машине. Садовников и Гришин свернули на тропинку, ведущую к площадке из города, и не спеша пошли по ней. После прошедшего снегопада, тропинка еще не была протоптана, она скорее угадывалась в пухлых сугробах. Поэтому единственные следы, которые были на ней, хорошо просматривались.
— Забавно, — сказал Алексей, изучая след. — Какой-то высокий спортсмен здесь проходил.
На снегу ясно виднелись следы спортивных кед. Гришин вытащил из кармана маленькую рулетку, замерил.
— Примерно, сорок второй размер и ростом чуть ниже вас. Немного косолапит, видите?
— Скорее всего, шел на электричку. Нужно выяснить, какие поезда идут отсюда вечером в сторону города. Но, чтобы от Старой Канавы добраться сюда пешком, часа три нужно потратить.
— Можно и не пешком. Транспорта в городе хватает. К тому же, если иметь в кармане четырнадцать тысяч, не грех и такси воспользоваться.
Утопая в снегу, но не ступая на тропинку, двигались они к домам. Первые строения, которые попались им на пути, стояли отдельно от всего остального массива. Выглядели они несколько уныло и как-то обособленно.
— Это что же такое будет? — спросил Садовников и посмотрел на Гришина. Тот хлопнул себя по лбу.
— Ох, и мудрецы же мы! Это ведь общежитие. Вот тебе и спортсмен в белых тапочках.
Не сговариваясь, они повернули к домам и пошли искать коменданта.
Им оказался невысокий плотный человек, совершенно лысый, с жесткой щеточкой усов на верхней губе. На стареньком пиджаке его в несколько рядов поблескивали орденские планки. Разговор сперва не клеился. Комендант все пытался поведать о собственных нуждах и заботах и никак не хотел вникнуть в просьбу Садовникова. А просил Алексей рассказать о жильцах общежития, о молодых шоферах, строителях, монтажниках. Потом разговор переключился на спорт.
— А у вас занимаются? — спросил Гришин.
— Чем? — искренне удивился комендант. — Ни инвентаря, ни оборудования, какой уж там спорт.
— Не обязательно верховой ездой увлекаться, — сказал Садовников, — можно, например, просто бегать. Для этого ничего не требуется, кроме кед, например.
— Бегать… — помрачнел комендант. — Наши бегают, это точно. Только на одну и ту же дистанцию: до магазина и обратно.
— А вчера кто-нибудь бегал?
— Вчера у них общекомнатный сбор был. Начальство наше профсоюзное приезжало. Собрание устроило. Ребята и давай им все рассказывать. Те красные сидели, не успевали пот вытирать. Проговорили часов до десяти. Да толку-то от этих разговоров?! Не первый раз беседовали.
— И все жильцы были на собрании?
— Как один. Такое развлечение у нас никто не пропускает. В кои-то веки можно начальству в глаза все высказать! Это у нас любят.
— А «Кот» тоже был? — неожиданно даже для Гришина спросил Алексей.
— Селиванов-то? Конечно, куда ему деться? Тем более, что из наших горлодеров он, считай, первый.
— Повидать его нельзя?
— Отчего же? Пашка день в первую, день во вторую работает. Вчера был с утра, значит, сегодня вечером, — комендант посмотрел на часы. — Зайдите к нему, не должен еще уйти-то.
— Где он обитает?
— На первом этаже, в двадцать седьмой комнате.
Они вышли от коменданта и направились по пустому коридору в самый его конец.
— Неужели… — тихонько спросил Гришин.
— Посмотрим, — так же тихо ответил Алексей. — Что-то уж больно легко все получилось.
У последней перед умывальником двери они остановились. На серой ее скучной поверхности была прибита синяя табличка — «127». Видимо, по принятой здесь системе нумерации это обозначало и этаж и номер комнаты. Садовников постучал.
— Войдите! — раздалось из-за двери.
Обитель новоиспеченного «Кота» не поражала убранством. Три кровати, шкаф, тумбочки, стол в центре. За столом сидел плотный парень в синем спортивном свитере и брился перед маленьким зеркалом. Чувствовалось, что к этому занятию относится он с большим прилежанием и отдает ему немало времени. Доказательством тому служили роскошные, украшавшие круглое курносое лицо Селиванова усы. Алексей представился. Неожиданным гостям Селиванов страшно удивился и испугался. Пышные усы его сразу как-то сникли, и на лице застыло выражение обреченности. Он суетливо пододвинул им стулья, сел сам, потом встал, походил по комнате, снова сел, ерзая и пряча под столом руки. Садовников молча и с интересом наблюдал за всеми его переменами. Потом спросил: