— А Левин, выходит, уже не наш? — возмутился я.
— Прекратите пререкания, капитан Безуглый. Немедленно берите машину и пулей в кафе. Извинитесь и все такое.
«Ну, началось…» — подумал я, но спорить было бесполезно и я ответил официальным «Слушаюсь».
Через пять минут я уже мчался в «Южное».
Загоруйко
Валентин Осипович Загоруйко, бывший вор, а ныне процветающий кооператор, произведший такое неотразимое впечатление на Ивана Арсентьевича Мослякова, из последней отсидки в местах не столь отдаленных вернулся немногим более года.
Отбывая срок в таежной колонии, он пришелся по душе весьма авторитетному «пахану», вору в законе — Ивану Бурдую по кличке «Бурда». Тот был старше Валентина лет на пятнадцать. Конца сроку своему он не видел и потому подумывал о побеге.
С собой уговорил бежать еще двоих, таких же бедолаг с большими сроками, как и он сам. Валентина не звал — тому до конца срока оставалось всего ничего. Но на прощание сказал: «Захочешь со мной на воле встретиться, разыщи на подмосковной станции (тут он назвал адрес)… Виктора Сергеевича Коноплю. Не удивляйся его виду и манерам, человек он верный и, к тому же, мы с ним давно и крепко одной веревочкой повязаны. Передашь ему ксиву от меня, он все что надо сделает и организует…». И Бурда сунул в руку растерявшегося Загоруйко вчетверо сложенную бумажку.
Однако побег Бурды не удался. На девятнадцатый день его нашли в тайге полуживым. Двое других сгинули без следа. Вскоре Бурда через больничную обслугу передал Загоруйко, что хочет видеть его.
Стояла ночь. Под потолком тускло светила запыленная лампочка. На подушке белело заострившееся, без кровинки, лицо Бурды с запекшимися губами и лихорадочно горящими глазами.
Различив Загоруйко, он разжал губы и прохрипел:
— Помираю. А к тебе просьба: разбейся, но достань пачку чая. Сейчас же. Чифиру хочу перед смертью. Тут ребята мне спроворят.
Валентин запустил руку в карман и, радуясь своей догадливости, вытащил пачку.
— Вишь ты, угадал. Спасибо. Наклонись.
Валентин наклонился. Бурда схватил дрожащей холодной рукой пачку и прерывающимся шепотом сказал:
— Конопля мне десять косых должен… Твои будут.
— Разве он мне их отдаст? Ни в жизнь!
— Передашь ксиву. А на словах скажешь: десять не один, а дважды… Повтори.
Валентин повторил.
— Отдаст. У нас такой уговор был. Ну, а если старый хрен заартачится, разыщи в Можайске на улице Желябова, в самом конце ее дом с двумя березками. Там обретается Мишка Штокман — «Могила». Назовешься так: мол, звездный я. И к тому же прокопченный. И еще скажешь, что ты от меня. Он в курсе, поможет. А теперь иди.
На следующий день стало известно, что Иван Бурда скончался. А через три месяца Загоруйко вышел на свободу.
Он готовился к этому дню. В кармане куртки, кроме совершенно чистых документов, лежали две с половиной сотни. «Не велики деньги, но на первый случай хватит…» — рассудил он и двинул в Москву.
До Москвы добрался благополучно. Стояли погожие весенние дни. Но задерживаться здесь Загоруйко не имело смысла. Правда, его никто нигде не ждал. И он решил разыскать Коноплю.
Пристанционный поселочек оказался крохотным, всего в несколько улиц. Прежде всего, видимо, надо было сосредоточить внимание на окраинах, на домах, стоящих на отшибе. Если Конопля, как полагал Загоруйко, занимался скупкой краденого, ему, естественно, совсем не нужно селиться в центре поселка.
И он не ошибся в расчетах. У первого же дома на краю облюбованной им улицы он увидел на лавочке у калитки мирно покуривающего трубку седого, сморщенного старика.
— Здорово, дедуля, — поприветствовал его Валентин. — На солнышко выполз, греешься?
— Угадал, сынок, греюсь. Доскрипел. Дождался солнышка.
Загоруйко присел, достал пачку сигарет, закурил. И только спустя какое-то время спросил:
— А ты, дедуля, случайно не знаешь человека по фамилии Конопля?
— Виктора Сергеевича что ли?
Загоруйко понял, что попал прямо в цель.
— Его самого, дедуля.
— Как же не знать, сынок, когда он вон в том доме живет.
И старик показал рукой на крайний дом, притулившийся к двум березам на противоположной стороне улицы. Валентин хотел было подняться с лавки, но старик в очередной раз попыхтел трубкой и добавил:
— Только теперь он, едрена вошь, уже не Конопля, а Курбатов. Понимаешь?
— Это как же так?
— Очень даже просто. Женился, старый пень, на молоденькой, а та с норовом. Говорит: если любишь — меняй фамилию на мою. Вот и пришлось…