— Верхняя Плавица. Давай перекурим.
— А мы, начальник? — подал голос из глубины кузова карманник Гусев, которого за фамилию и длинный нос звали просто «Гусь». — Давай выпускай, все зады отбили.
— Время не вышло. Надо распорядок соблюдать, — бросил Бельчик и старательно облизал языком махорочную самокрутку.
— У-у-у, бульбаш чертов, — разозлился длинноносый, но больше не приставал, потому что два часа назад, когда меняли баллон, Свиридов по очереди выпускал их всех.
— Во, водичка! — показал большой палец появившийся из калитки шофер. В другой руке он тащил ведро. — Колодезная, зубы ломит. Пейте.
Следом показалась крепко сбитая молодуха в коротком ситцевом платье. Щуря блестящие раскосые глаза на Веню, она усмехнулась:
— Можа, товарищ военный, молочка парного хотят испить. Щас корову доить буду, а то и холодное в погребе есть, которое утрешнее.
Покусывая пухлую, четко очерченную губу, женщина с откровенным любопытством разглядывала старшего конвоя, потом посмотрела на Бельчика и снова, повернувшись к Свиридову, спросила:
— Принесть молочка?
«Ох, ну и баба», — отворачиваясь, подумал Вениамин, а вслух сказал, стараясь не показать, что смутился:
— Лучше водички. Товарищ, вон, попил, нахвалиться не может, чем вы ее так подсластили?
— Сейчас не надо, — подхватил Воробьев, — вечерком молока попьем. Мы где машину на ночь поставим?
Никакого разговора о том, чтобы ночевать в этом селе, не было. Но Николай напористо наседал.
— Нет никакого резона ночью ехать. Со светом нас за десять верст видно, а без света куда мы поедем — до первой ямы? Вон ночи сейчас какие темные.
И подмигнул молодухе. Ночи были как раз светлые, лунные, но дела это не меняло. Вениамин и сам собирался остаться в селе, понимая, что сейчас они далеко не уедут, Лучше уж отдохнуть как следует, а завтра с утра пораньше двинуть.
— Вы не подскажете, у кого можно остановиться здесь? — невольно поддаваясь нажиму, спросил оперуполномоченный, выдерживая взгляд хозяйки и заранее догадываясь, что она ответит.
— Да хоть у нас, места хватит…
Сказала не спеша, после минутной паузы и, погасив влажный блеск опушенных густыми ресницами глаз, привалилась к калиточному столбу.
— Наде-е-жда, — раздался из дома скрипучий старушечий голос, — ты иде?
Молодая женщина с досадой посмотрела через плечо и, не отреагировав на зов, спросила, снова обращаясь к Свиридову:
— Вас сколько? Трое? Машину возле дома можно поставить.
— Не… нас много, — машинально трогая обросший за день щетиной подбородок, сказал Веня. — Но те в другом месте будут. Глядишь, и нам с ними придется, если помещения подходящего не найдем.
— Как хотите, — дернула она плечом.
— Председатель далеко живет? — Он решил переменить тему.
— Вон через три двора переулок, там с левой стороны дом с палисадом высоким. Найдете?
— Найдем, — невесть чему обрадовался Воробьев. — Ну, ждите гостей, через часок подъедем.
Председателю было лет под пятьдесят. Худой, с морщинистым лицом и крестьянскими, узловатыми кистями рук, молча выслушал просьбу подыскать какое-нибудь помещение для сопровождаемых и, сходив в дом за пиджаком, втиснулся в кабину — показывать дорогу.
На площади у церкви с разрушенным куполом он попросил остановиться и подвел Свиридова к амбарному строению, сложенному из толстенных бревен.
Арестованных заперли, навесив на дверь ржавый, устрашающих размеров замок.
— Значит, так, — сказал Вениамин, — ты, сержант, до часа постоишь, я — до четырех, а в четыре ты, Воробьев, меня сменишь.
— Пойдет! — заторопился Колька, донельзя обрадованный тем, что вся ночь в его распоряжении.
Свиридов полез в кабину, достал из вещмешка три банки «Щуки в томатном соусе» и буханку хлеба.
— Надо бы водички ведерко, а? — обратился он к председателю.
— Можно и молока, — сказал тот. — На приемном пункте вся тара молоком забита, неделю вывоза нет. Вот и попьете.
Они поехали вместе с Воробьевым и через полчаса привезли большую алюминиевую флягу молока и жбан сливок.
Бельчик снял крышку, помотал в жбане пальцем, чмокая, облизал его.
— Ух ты! Вкуснотища!
— Чего грязные пальцы суешь? — отбирая посудину, заворчал Воробьев, — руки небось сто лет не мыл.
…Конвоируемые дружно уминали хлеб со сливками, прикладываясь по очереди к котелку с пенистым парным молоком. Свиридов с главой колхоза стояли в дверях, покуривая, ожидали, когда закончится ужин. Воробьев нетерпеливо топтался у машины. Первым отвалился от фляги Гусь. Похлопав себя по заметно округлившемуся животу, подмигнул председателю: