Пелагея Никитична — худенькая маленькая старушка с толстыми стеклами очков, чудом держащихся на кончике носа, очень подвижная и малость смешная в ту ночь даже глаз не сомкнула. Она вообще на ночном дежурстве не спит, хотя, быть может, спать и не воспрещается. Не то, что ее сменщицы-молодухи: закроют дверь на ключ, насытятся чайком с вареньем и давай сны разглядывать. До рассвета проспят, хоть из пушки пали. Нет, она не такая. Уж какой тут сон, коли в мозгу засело: большие деньги в бухгалтерии. А деньги — вещь опасная, того и жди беды. Что и говорить — немалая ответственность. Ишь как разрослась контора птицефабрики. В три этажа. И Пелагея Никитична здесь вроде бы самая главная фигура в ночное время.
И потом, если уж говорить откровенно, мучил ее тот страшный ночной визитер. Дело было месяц назад, когда электричество отключили. После полуночи она открыла ключом дверь конторы, чтобы подышать свежим ночным воздухом. И вдруг откуда ни возьмись этот дылда. Вырвал у нее связку ключей и потащил ее за собой, — вероятно, опасался, что она позвонит в милицию. Быстро открыл комнатку, где находился сейф, подошел к нему, стронул с места, попробовал поднять — не получилось, больно тяжел. Пелагея Никитична стояла, будто окаменев, не в силах вымолвить слова. Ноги стали ватными.
— Ну вот что, божий одуванчик, — зло сказал незнакомец, вытаскивая финку. — Молчать будешь или, может, участковому стукнешь? А? Знай, — голос его звучал угрожающе, — если трепанешь кому о моем визите, ну, что я приходил сюда и ящик трогал, дух выпущу. Либо сам, своими руками задушу, либо кореша мои это сделают. Скажешь? — и он поднес финку к ее лицу.
— Не губи, голубчик. Вот те крест — молчать буду, — растягивая слова и делая ударение на «о», испуганно проговорила старуха.
— Цыц, — вполголоса прикрикнул на нее ночной визитер. — В бога веруешь?
— Как не верить-то, касатик?
— Побожись, что никому не скажешь. Никому! Ни дома, ни на работе.
Она стала судорожно креститься, взирая на него, как на икону.
— Ладно, ладно, убедила, — отошел он. Спрятал нож, бросил ей под ноги связку ключей и направился к выходу. У двери обернулся:
— В общем, смотри у меня…
О ночном происшествии она не сказала никому, боясь нарушить свое обещание и, конечно, опасаясь мщения. Но тревога не покидала ее. Вот почему, услышав пение петухов, она подумала, что ночь скоро кончится, до рассвета не так уж далеко.
«Поднакоплю деньжат на холодильник, — размышляла Пелагея Никитична, заваривая чай, — и уйду, уйду, уйду. Хватит с меня».
Ее размышления прервал мягкий стук, будто кто-то забарабанил костяшками пальцев по оконному стеклу. Пелагея Никитична вышла из своего застекленного закутка и засеменила к двери.
— Кого еще нелегкая несет? — пробурчала недовольно и услышала за дверью мужской голос:
— Бабушка, милая, мать у меня умирает. Уж ты позволь по телефону позвонить, врача вызвать.
— Ишь какой, — нарочито строго ответила она. — Ступай на проходную да звони.
— Что же я бегать-то буду, коли человек при смерти, — опять кто-то жалобно заговорил за дверью. — Открой, неужели у тебя сердце каменное?
— Отвяжись, худая жись, — она повысила голос. — И давай уходи отседова, не то я милицию позову.
За дверью стихло. Пелагея Никитична прошла в помещение бухгалтерии, включила свет, села на стул. По правде говоря, она испугалась, хоть и виду не подала. «А голос вроде знакомый. Чей же, дай бог памяти». И вдруг сердце екнуло: «А-а, да это же тот высоченный парень… Который ночью приходил».
Страх обуял бабку. Она вспомнила, как ее наставлял молоденький розовощекий участковый инспектор, когда вечером однажды приходил проверять службу.
— Ты, бабуля, никого не бойся, — говорил лейтенант, стараясь придать своему девичьему голосу металлический оттенок, — Если кто к тебе рваться будет, хулиганить или еще что, сразу выдай нам сигнальчик.
«Да, надо позвонить, — подумала Пелагея Никитична, — мало ли чего?»
Она встала, быстрыми шажками пошла в свою каморку.
И в это время дверь с шумом открылась, и перед нею будто злые джины, выросли двое. Рослые, плечистые. Лица обтянуты черным капроном дамских чулок. «Свят, свят…» — только и успела подумать она. Один верзила приставил к ее лицу нож, другой ловко связал руки бельевой веревкой. Вдвоем они подхватили сторожа, как пушинку, и бросили в тесный закуток…
Только позже узнает Пелагея Никитична, что, не сумев разжалобить ее сказкой об умирающей матери, преступники с тыльной стороны здания взломают дверь запасного выхода, поднимутся по лестнице на второй этаж, пройдут по коридору и спустятся вниз. Затем взвалят на свои плечи тяжеленный сейф, в котором находилось 60 тысяч рублей, и через передние двери конторы вынесут его на улицу, к машине…