Но в этот момент в конце переулка показались агенты гестапо. Элейн затормозила, оглядываясь в поисках дверей или окон, суливших спасение, но не увидела ни одного.
Смертельная опасность настигала их сзади и маячила впереди.
Они оказались в ловушке.
– Стоять! – заорали гестаповцы, и по стенам вокруг Элейн и Марселя застучали пули. Марсель был весь заляпан кровью, и на его пиджаке виднелось несколько отверстий, из которых кровь струилась потоком. Он вытащил из кармана серых штанов револьвер, но в его взгляде, когда он встретился глазами с Элейн, царило странное спокойствие.
– Они не возьмут меня живым, – сказал он слабеющим голосом. Миллион образов вспыхнули в голове Элейн разом: Жозеф и их довоенная жизнь вдвоем; Николь и то, что с ней сотворили; то, что пережил Марсель, и его уверенность в том, что нового круга пыток он не выдержит; ее собственный страх, что она не вынесет пыток и выдаст секреты, которые приведут к гибели ее товарищей. И в этот самый миг Элейн поняла, что тоже не позволит взять ее живой.
– Я тоже не хочу им достаться, – выдохнула она. Марсель затряс головой.
– Не проси меня.
Элейн выпрямилась, несмотря на боль в ноге и где-то в бедре.
– Марсель, не дай им взять меня живой, – яростно прошипела она.
– Элейн. – Его лицо скривилось, на глазах выступили слезы. Топот тяжелых сапог раздавался все ближе. Трясущейся рукой Марсель поднял револьвер, направив дуло в сердце Элейн.
– Да простит меня Бог, – прошептал он.
Раздался выстрел, и боль ударила Элейн в грудь с такой силой, что она рухнула на землю. На солнечное сплетение словно опустилась гора, выжимая воздух из легких, сердце забилось тяжело и натужно. Где-то рядом раздался еще один выстрел, и сгустилась тьма. Но по крайней мере в этом ужасном мире, полном мерзости, ненависти и войн, ей удалось спасти Сару и маленького Ноя.
С этой мыслью Элейн соскользнула в бархатную бездну, где уже не было страха. Не было боли. И не было надежды.
Глава двадцать пятая
Ава
Ава расспросила Пегги о других известных ей способах добиться желаемого в административных кругах, и они показались ей толковыми. Задействовав свое упорство плюс несколько чудесных поворотов судьбы, она умудрилась добиться продления виз для Сары и Ноя. Как раз сегодня, вместо того чтобы закупать газеты, она пришла в посольство пораньше и обнаружила конверт с документами. К сожалению, на «Сибони» мест уже не было, но Ава могла купить другие билеты.
И она снова порадовалась, что работала в посольстве на важной должности и потому имела возможность помочь своим друзьям – преимущество, к которому другие беженцы не имели доступа.
Торжествуя по поводу продленных виз, она все-таки не смогла сдержать разочарования, не найдя в почте письма от Дэниела. Внутренности у нее скрутило в узел: до сих пор такое случилось лишь раз – когда ее родители не вернулись из Франции.
– Что вы тут делаете?
Ава подняла взгляд и увидела нависшего над ее столом мистера Симса. Мурашки уже готовы были побежать по ее телу, но она взяла себя в руки.
– Занималась одним срочным делом.
Взгляд мистера Симса зацепился за визы, шея его начала багроветь, и он весь набычился.
– Мисс Харпер, ваша работа состоит не в том…
Треск радио заполнил помещение.
– Слушайте! – замахала им Пегги.
– Только что из лондонского офиса «Ассошиэйтед пресс» был получен бюллетень, в котором цитируется сообщение «Немецкого трансокеанского агентства новостей», утверждающего, что началось наступление на западном фронте, – произнес диктор и добавил, что немецкие радиостанции объявили о наступлении войск Союзников на Нормандском полуострове.
– Началось, – сказала Пегги голосом, по которому стало понятно, что она узнала об операции заранее – Ава доступом к данным такого уровня секретности не обладала. И теперь, в восемь утра в Лиссабоне получала известия вместе со своими соотечественниками в Вашингтоне, у которых на часах значилось три часа утра.
Прикрыв рот ладонью, она вслушивалась в дребезжащий голос, который бубнил, что из Парижа донесений пока нет, и неудивительно – ведь все парижские радиостанции находились в руках немцев, и они не собирались дарить французам ни капли надежды, тем более что они и так напрягали все силы, чтобы сдержать подъем Сопротивления после освобождения Корсики.
Но ужасное ощущение, терзавшее Аву, было связано не с французами – ее мучила тревога о Дэниеле.
Учитывая, что он рассказывал о своей роте, она сейчас, как и всегда, находилась в самой гуще событий. Дэниел часто напоминал об этом, гордо сверкая зелеными глазами.