Люди в картонных митрах и с большой свечкой из зеленого воска в руке были парализованы страхом. Большая свеча почти у каждого скользила в ладони и готова была вот-вот упасть: так вспотела от напряжения рука каждого. Это были сплошь разные люди, разного возраста, пола, профессии и разной национальности. Испанцы, мавры, евреи — всех их объединяло одно — приближение быстрой и неминуемой смерти, смерти в пламени костра. Правда, собирались сжечь не всю сотню. Но о помиловании осужденные должны были узнать лишь в самый последний миг. Среди инквизиторов были и тайные знаки. Те несчастные, у кого нарисованное пламя в виде демонов и драконов было устремлено вниз, получали особую милость: перед самым сожжением палач душил их, и они избавлялись от страшных мук. Те же, чей нарисованный костер был устремлен к небу, прямо на земле должны были испытать адские мучения и сгореть заживо.
В некоторых случаях костер зажигали небольшой, с маленьким пламенем, для того, чтобы усилить мучения медленной смерти. Сожжение было более или менее мучительное в зависимости от того, гнал ли ветер удушливый дым привязанному к столбу в лицо или, наоборот, отгонял этот дым. В последнем случае осужденный медленно сгорал, вынося ужасные страдания.
К тяжелым ароматам воска и ладана, царившим на площади, а также вони подгоревшего сала и прожаренной пищи, которой торговали бродячие торговцы, примешивались еще какие-то едкие запахи, исходящие из клетки грешников. Страх давал о себе знать в полную силу.
Испания, дом сеньора Кихано, конец XVI века
Сто лет спустя после сожжения еретиков в Толедо.
Священник попросил у племянницы ключ от комнаты, где находились зловредные книги дона Алонсо, и она с превеликою готовностью исполнила его просьбу; когда же все вошли туда, в том числе и ключница, то обнаружили более ста больших книг в весьма добротных переплетах, а также другие книги, менее внушительных размеров, и ключница, окинув их взглядом, опрометью выбежала из комнаты. Мгновение спустя она вернулась с чашкой святой воды и с кропилом.
— Пожалуйста, ваша милость, сеньор лиценциат, окропите комнату, — сказала она, — а то еще кто-нибудь из волшебников, которые прячутся в этих книгах, заколдуют нас в отместку за то, что мы собираемся сжить их всех со свету.
Лиценциат только улыбнулся в ответ: простая баба — что возьмешь? — и предложил цирюльнику такой порядок: цирюльник будет передавать ему эти книги по одной, а он займется их осмотром, — может статься, некоторые из них и не повинны смерти.
— Нет, — возразила племянница, — ни одна из них не заслуживает прощения, все они причинили нам зло.
И в памяти ее вновь всплыли несколько десятин пахотной земли.
«Вот дрянь», — выругался про себя священник.
— Их надобно выбросить в окно, сложить в кучу и поджечь. А еще лучше отнести на скотный двор и там сложить из них костер, тогда и дым не будет нас беспокоить.
Тяжелая, в кожаном добротном переплете, книга вылетела из окна первой. По пути к земле она раскрылась, и ветер зашелестел ее страницами. Это был жест отчаяния со стороны книги, летящей навстречу собственной гибели. Книга хотела поменять свою природу и стать летающей. Но из этого ничего не вышло. Крылья-обложки хотя и раскрылись, но так и не смогли удержать тяжелый фолиант в воздухе. Книга рухнула, заломив корешок переплета на самой середине. От падения поднялось густое облако пыли.
Итак, в комнате, в которой сеньор Алонсо устроил свою знаменитую на весь мир библиотеку, минуты за две до того, как первая книга выпорхнула из окна, произошло следующее. Вошли четверо. Вошли вероломно, без спросу, без стука. Двое мужчин и две женщины. Всего их было четверо. Число четное и не кратное от трех, а, следовательно, подозрительное.
Чуть больше ста книг лежало на столе и на полу, как те сто грешников, осужденных на костер 28 апреля в Толедо, в 1487 году.
Началась какая-то возня со святой водой и прочее, наконец, мужчина в сутане, священник, обращаясь к женщине зрелого возраста, сказал:
— Нате, сеньора домоправительница, откройте окно и выбросите эту книгу «Подвиги Эспладиана» во двор. Пусть она положит начало груде книг, из которых мы устроим костер.
Домоправительница, она же ключница, с особым удовольствием привела просьбу в исполнение: добрый Эспладиан полетел во двор и там весьма терпеливо стал дожидаться грозившей ему казни.
Но прежде, чем оказаться на земле, книга все-таки сумела на несколько кратких мгновений задержаться в воздухе. Задержаться, что называется, неумело, нелепо, неэлегантно, но все-таки задержаться, на доли секунды застыть в воздухе. Это был ее прощальный полет. Что говорить, упорные существа, эти книги… А, может, она просто хотела кому-нибудь дать знать о себе?