– Ты лучше расскажи нам, как дела Луизы, - сказал Роже.
– Луизы? - Раймон вдруг заинтересовался своими ногтями. - Что ж Луиза? Она понемногу выздоравливает…
– А дальше как?
– Дальше? Ну, я пока ее не спрашивал. Она столько пережила…
– Вот именно! - сказал Роже. - А все-таки?
– Что - все-таки? - Раймон начал сердиться. - Я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь!
– Ничего мы от тебя не добиваемся. Просто жалеем Луизу.
– Я тоже ее жалею, поверьте… - Раймон встал.
Роже посмотрел на него, презрительно хмыкнул и отвернулся.
– Что вы хотите, ребята? - Раймон вдруг заговорил совсем иным тоном, гораздо более серьезным и искренним. - Я понимаю, вы считаете, что я обязан… ну, словом… Но вы можете, меня понять, вы сами все это пережили… Как я погляжу на Луизу, так у меня в памяти встает эта кошмарная ночь, и… ну, просто ужас охватывает, бежать хочется куда глаза глядят… Вы не можете сказать, Роже, что я себя плохо вел тогда…
– Я и не говорю… - сказал Роже.
– Ну вот, а теперь мне страшно. Меня хватает на то, чтоб, стоя на пороге палаты, говорить с Луизой… и все… Я ничего не могу с собой поделать! Неужели вам это непонятно?
– Нам это понятно, - сказал Роже. - И это, и еще кое-что.
– А именно? - уже резко спросил Раймон.
– Именно то, что ты на этом деле хорошо заработал, как и рассчитывал. А накладные расходы никому не по вкусу. Вот и все.
– Я отказываюсь продолжать разговор в таком тоне, - заявил Раймон.
– Нужен ты мне очень, - сказал Роже, не поворачивая к нему головы. - У меня, понимаешь, тоже нет охоты с тобой разговаривать.
Раймон остановился у порога:
– Мне, право, очень жаль, что вы так настроены… Альбер, может, вы объясните Роже, что я…
– Выкатывайся, да поживей, - сказал Роже не шевелясь. - Нечего мне объяснять, я не маленький.
Раймон выразительно развел руками - мол, снимаю с себя вину, - и ушел.
– Чего ты к нему привязался, в самом деле? - морщась от головной боли, сказал Альбер. - Что ты хочешь: чтоб он женился на женщине, которую не любит? Кому от этого будет легче, спрашивается?
– Я хотел бы, чтоб на свете было поменьше сволочей. Вот чего я хотел бы, - сказал Роже. - А вообще мне на него плевать. Пускай делает свой бизнес, как говорят американцы.
– А ты бы мог жениться на женщине не по любви, а из жалости? - спросил Альбер. - Ты считаешь, что это правильно - так поступать?
Но с Роже, как всегда, было нелегко разговаривать.
– Без любви? - спросил он. - Почему это без любви? Да я бы ее любил, вот и все!
Под вечер молоденькая сиделка принесла громадный букет темно-красных роз.
– Это вам посылает мсье Лемонье, из четвертой палаты. - Она сияла. - Он такой добрый, такой милый, этот мсье Лемонье!
Роже встал и, склонив голову набок, с интересом осмотрел букет.
– Дорогая мадемуазель Анриетта, - торжественно сказал Роже, - я рассчитываю на ваше доброе сердце. Если вы действительно хотите осчастливить нас, ваших восторженных поклонников с этой минуты и до самой смерти, то умоляю вас… - он сделал театральную паузу, - умоляю вас, подметите этим шикарным веником нашу скромную палату!
– Мсье шутит? - пролепетала сиделка.
– Вовсе нет. Просто я всю жизнь мечтал, что буду ступать по розам. Или хотя бы по лепесткам роз. Но все не приходилось, дорогая мадемуазель, поверите ли! - Он нарочито шумно вздохнул. - И вдруг - такой случай! Ну, осчастливьте же нас!
Сиделка начала пятиться к двери. Роже расхохотался:
– Слушайте, Анриетта, вы зря пугаетесь. Возьмите лучше себе эти цветы. А доброму, милому мсье Лемонье передайте, что он просто ошибся адресом…
Раймон натянуто улыбнулся.
– Он большой шутник, этот Роже Леруа. Не обращайте внимания, Анриетта. Просто я забыл, что у Альбера до сих пор очень болит голова и такой большой букет он не сможет держать в палате. В самом деле, возьмите себе эти цветы, вы доставите мне удовольствие.
«В сущности, какое мне дело до этого грубияна Роже? - думал он, медленно расхаживая по палате. - Просто нервы растрепались от всей этой истории… Да, но игра стоила свеч! Сенсация на весь мир! Нашу газету из рук вырывают…»
Он взял с подоконника пачку газет, с удовольствием просмотрел заголовки своих статей: «Тайна особняка в Пасси», «Кто они: люди или?..», «Гениальный безумец», «Власть над миром», «Великая мечта гибнет в огне и крови»… Фотографии были очень выразительны. Мишель, склонясь над пробирками, записывает что-то в тетрадь - и тот же Мишель, так удивительно похожий на человека, сам вливает себе в трубку питательную жидкость. Франсуа и профессор Лоран за столиком; Франсуа делает расчеты. Пьер и Поль, обнявшись, сидят на кушетке. Поль и Мишель спорят о чем-то. Профессор Лоран с измученным лицом и лихорадочно блестящими глазами полулежит в кресле. Профессор Лоран и Мишель осматривают Поля. Мишель делает Полю внутривенное вливание; жгут держит Пьер… «Да, слава богу, что заранее удалось передать эти снимки шефу, а то бы и они пропали… последнее свидетельство того, что это было в действительности, память о невозвратно исчезнувшем, странном и жутком мире… А вот и фотография Луизы… Бог мой, какая она была очаровательная, с этими большими лучистыми глазами, с несмелой и грустной улыбкой! Луиза… что же тут делать? Что делать? Пейронель должен понять… да он и понял, сразу же… Впрочем, теперь я и без Пейронеля пробьюсь в крайнем случае. Я не хочу ссориться с ним, избави бог, - но какие лестные предложения от двух редакций… Не говоря уже о женщинах… те просто с ума сходят… А ведь эта вдова фабриканта духов решительно недурна… положим, ей не двадцать шесть лет, как она уверяет, а тридцать с хвостиком, но это не так уж важно… зато - обеспеченная жизнь, вилла в Ментоне… Право, есть над чем подумать. Но торопиться не стоит. Сейчас надо написать книгу. Назвать ее надо как-нибудь хлестко, ошеломляюще: "Месяц среди чудовищ"… или нет, не то… Лучше так: "Тайна профессора Лорана" или "Я был в лаборатории чудес"… Впрочем, название - потом. Писать пока нельзя, но можно продиктовать стенографистке. Надо поскорей, а то даже самые крупные сенсации очень быстро гаснут, публика теряет к ним интерес. Сегодня любое издательство ухватится за такую книгу, а завтра о ней и говорить не захотят. - Раймон задумался. - Надо торопиться… Впрочем, все устроится… но вот Луиза…»
– У меня уже ничего не болит, - безжизненным, ровным голосом сказала Луиза, - но мне запрещают вставать.
Она не глядела на Раймона. Ее прозрачная, исхудавшая до невероятия рука спокойно лежала на одеяле. Раймон сидел у кровати, опустив глаза. Он не мог смотреть на эту голову, пятнистую от ожогов, с короткими щетинистыми волосами, на это бескровное лицо, с грубым красным рубцом, наискось идущим по левой щеке от уха к подбородку. Нет, это не Луиза, это чужая, старая, некрасивая женщина. Он старался представить себе ту, настоящую Луизу, - и не мог: полумертвое, изуродованное лицо неотступно стояло перед глазами.
– Луиза, - сказал он, и голос его дрогнул. - Луиза…
Неподвижные светлые глаза Луизы, казавшиеся огромными на этом истаявшем лице, вдруг ожили. Луиза повернулась к нему:
– Раймон…
Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Раймон первым отвел глаза:
– Луиза… если вам что-нибудь понадобится…
– Благодарю, - очень тихо, но четко выговорила после долгого молчания Луиза. - Мне ничего не нужно.
Раймон почувствовал, что больше ни секунды не выдержит тут. Он быстро наклонился, поцеловал холодную, неподвижную руку Луизы и почти выбежал из палаты, унося на губах ощущение неживого холодка.
За дверью он остановился и крепко вытер губы платком.
– Двигательное возбуждение… разлад тормозящих центров… э! - Шамфор горько усмехнулся. - Бедняга Лоран молча принимал эти рассуждения Мишеля просто от усталости… и вообще ему нравилось, что Мишель так уверенно все объясняет: все же существо, которое по его воле возникло из небытия… Нет, мой мальчик, это был бунт людей против людей… пускай нелепый, слепой, несправедливый - и все-таки понятный. Человек есть человек, и чужая, жестокая и холодная воля, управляющая его жизнью, лишающая его свободы, обязательно станет ему ненавистна, вызовет противодействие…