Потом мы пошли в маленькую операционную, рядом с радиостанцией. У меня был один план. Я сказал, что хочу на всякий случай ее осмотреть, уселся на раскладное кресло и достал из стерилизатора шприц и иглу. Я знал, где что находится, почти на память, так нас вымуштровали на Земле. Я взял каплю крови из ее пальца, сделал мазок, высушил в испарителе и в высоком вакууме распылил на нем ионы серебра.
Вещественность этой работы действовала успокаивающе. Хари, отдыхая на подушках разложенного кресла, оглядывала заставленную приборами операционную.
Тишину нарушил прерывистый зуммер внутреннего телефона. Я поднял трубку.
– Кельвин, - сказал я, не спуская глаз с Хари, которая с какого-то момента была совершенно апатична, как будто изнуренная переживаниями последних часов.
– Ты в операционной? Наконец-то! - услышал я вздох облегчения.
Говорил Снаут. Я ждал, прижав трубку к уху.
– У тебя «гость», а?
– Да.
– И ты занят?
– Да.
– Небольшое исследование, гм?
– А что? Хочешь сыграть партию в шахматы?
– Перестань, Кельвин. Сарториус хочет с тобой увидеться. Я имею в виду - с нами.
– Вот это новость! - Я был поражен. - А что с… - я остановился и кончил: - Ты один?
– Нет. Я неточно выразился. Он хочет поговорить с нами. Мы соединимся втроем по визиофонам, только заслони экран.
– Ах так! Почему же он просто мне не позвонил? Стесняется?
– Что-то в этом роде, - невнятно буркнул Снаут. - Ну так как?
– Речь идет о том, чтобы поговорить? Скажем, через час. Хорошо?
– Хорошо.
Я видел на экране только его лицо, не больше ладони. Некоторое время он внимательно смотрел мне в глаза. Наконец сказал с некоторым колебанием:
– Ну, как ты?
– Сносно. А ты как?
– Думаю, немного хуже, чем ты. Ты не мог бы…
– Хочешь прийти ко мне? - догадался я. Посмотрел через плечо на Хари. Она склонила голову на подушку и лежала, закинув ногу на ногу, подбрасывая жестом безотчетной скуки серебристый шарик, которым оканчивалась цепочка у ручки кресла.
– Оставь это, слышишь? Оставь, ты! - донесся до меня громкий голос Снаута.
Я увидел на экране его профиль. Остального я не слышал: он закрыл рукой микрофон, - но видел его шевелящиеся губы.
– Нет, не могу прийти. Может, потом. Итак, через час, - быстро проговорил он, и экран погас.
Я повесил трубку.
– Кто это был? - равнодушно спросила Хари.
– Да тут один… Снаут. Кибернетик. Ты его не знаешь.
– Долго еще?
– А что, тебе скучно? - спросил я.
Я вложил первый из серии препаратов в кассету нейтринного микроскопа и по очереди нажал цветные ручки выключателей. Глухо загудели силовые поля.
– Развлечений тут не слишком много, и если моего скромного общества тебе окажется недостаточно, будет плохо, - говорил я рассеянно, делая большие паузы между словами, одновременно стиснув обеими руками большую черную головку, в которой блестел окуляр микроскопа, и вдавив глаза в мягкую резиновую раковину. Хари сказала что-то, что до меня не дошло. Я видел как будто с большой высоты огромную пустыню, залитую серебряным блеском. На ней лежали покрытые легкой дымкой как бы потрескавшиеся и выветрившиеся плоские скалистые холмики. Это были красные тельца. Я сделал изображение резким и, не отрывая глаз от окуляров, все глубже погружался в пылающее серебро. Одновременно левой рукой я вращал регулировочную ручку столика и, когда лежащий одиноко, как валун, шарик оказался в перекрестье черных нитей, прибавил увеличение. Объектив как бы наезжал на деформированный с провалившейся серединой эритроцит, который казался уже кружочком скального кратера с черными резкими тенями в провалах кольцевой кромки. Потом кромка, ощитинившаяся кристаллическим налетом ионов серебра, ушла за границу поля микроскопа. Появились мутные, словно просвечивающие сквозь переливающуюся воду контуры белка. Поймав в черное перекрестье одно из уплотнений белковых обломков, я слегка подтолкнул рычаг увеличения, потом еще; вот-вот должен был показаться конец этой дороги вглубь, приплюснутая тень одной молекулы заполнила весь окуляр, изображение прояснилось, - сейчас!
Но ничего не произошло. Я должен был увидеть дрожащие пятнышки атомов, похожие на колышущийся студень, но их не было. Экран пылал девственным серебром. Я довел рычаг до конца. Гудение усилилось, стало гневным, но я ничего не видел. Повторяющийся звонкий сигнал давал мне знать, что аппаратура перегружена. Я еще раз взглянул в серебряную пустоту и выключил ток.
Я взглянул на Хари. Она как раз открывала рот в зевке, который ловко заменила улыбкой.
– Ну, как там со мной? - спросила она.
– Очень хорошо, - ответил я. - Думаю, что… лучше быть не может.
Я все смотрел на нее, снова чувствуя эти проклятые мурашки в нижней губе. Что же произошло? Что это значило? Это тело, с виду такое слабое и хрупкое - и в сущности неистребимое, - в основе своей оказалось состоящим из… ничего? Я ударил кулаком цилиндрический корпус микроскопа. Может быть, какая-нибудь неисправность? Может быть, не фокусируются поля?… Нет, я знал, что аппаратура в порядке. Я спустился по всем ступенькам: клетки, белковый конгломерат, молекулы - все выглядело точно так же, как в тысячах препаратов, которые я видел. Но последний шаг вниз вел в никуда.
Я взял у нее кровь из вены, перелил в мерный цилиндр, разделил на порции и приступил к анализу. Он занял у меня больше времени, чем я предполагал, я немного утратил навык. Реакции были в норме. Все. Хотя, пожалуй…
Я выпустил каплю концентрированной кислоты на красную бусинку. Капля задымилась, посерела, покрылась налетом грязной пены. Разложение. Денатурация. Дальше, дальше! Я потянулся за пробиркой. Когда я снова взглянул на каплю, тонкое стекло чуть не выпало у меня из рук.
Под слоем грязной накипи, на самом дне пробирки, снова нарастала темно-красная масса. Кровь, сожженная кислотой, восстанавливалась! Это была бессмыслица! Это было невозможно!
– Крис! - услышал я откуда-то очень издалека. - Телефон. Крис!
– Что? Ах да, спасибо.
Телефон звонил уже давно, но я только теперь его услышал. Я поднял трубку.
– Кельвин.
– Снаут. Я включил линию так, что мы можем говорить все трое одновременно.
– Приветствую вас, доктор Кельвин, - раздался высокий, носовой голос Сарториуса.
Он звучал так, как будто его владелец вступал на опасно прогибающиеся подмостки, подозрительный, бдительный и наружно спокойный.
– Мое почтение, доктор, - ответил я.
Мне хотелось смеяться, но я не был уверен, что причины этой веселости достаточно ясны для меня, чтобы я мог себе ее позволить. В конце концов над чем я мог смеяться? Я что-то держал в руке: пробирку с кровью. Я встряхнул ее. Кровь уже свернулась. Может быть, все, что было перед этим, только галлюцинация? Может быть, мне только показалось?
– Мне хотелось сообщить коллегам некоторые соображения, связанные с… э… фантомами, - я одновременно слышал и не слышал Сарториуса. Голос как бы пробивался к моему сознанию. Я защищался от этого голоса, все еще уставившись в пробирку с загустевшей кровью.
– Назовем их существами F, - быстро подсказал Снаут.
– А, превосходно.
Посредине экрана темнела вертикальная линия, показывающая, что я одновременно принимаю два канала, по обе стороны от нее должны были находиться лица моих собеседников. Стекло было темным, и только узкий ободок света вдоль рамки говорил, что аппаратура действует, но экраны чем-то заслонены.
– Каждый из нас проводил разнообразные исследования… - Снова та же самая осторожность в носовом голосе говорящего. Минута тишины. - Может быть, сначала мы обменяемся нашими сведениями, а затем я мог бы сообщить то, что установил лично… Может быть, вы начнете, доктор Кельвин…
– Я?
Вдруг я почувствовал взгляд Хари. Я положил пробирку на стол, так что она закатилась под штатив со стеклом, и уселся на высокий треножник, пододвинув его к себе ногой. В первый момент я хотел отказаться, но неожиданно для самого себя сказал: